Розмари Сатклиф - Ведьмино отродье

По дороге двигалось много людей — в Лондон, из Лондона в Винчестер и дальше, к большому морскому порту. Прежде Ловел часто думал: река людей, — наблюдая, как она течет мимо монастыря, как образует водоворот, проникает внутрь монастырских стен и опять устремляется мимо. Но тогда он был в безопасности, будто стоял на берегу и смотрел на быстрый поток. Теперь Ловел утратил безопасность, он оказался на самой стремнине, и он чувствовал неуверенность, страх, чувствовал себя немножко бездомной собакой.

Столько людей, и у всех лица — чужие… Даже в монастырях, где он останавливался на ночь, где видел привычный быт, лица у монахов были чужие — одни глаза и рты, как у тех… у тех, что являлись в его старых жутких снах, кончившихся свистом камней у виска. Часть его существа жаждала покоя знакомой обители, тихих трудов на аптекарском огороде с травами, которые, конечно же, ни у кого не будут расти так хорошо, как росли у него. Раза два он чуть было не повернул назад. Но впереди ждал Лондон, ждал Роэр, позвавший его, чтобы пришел и помог сбыться необыкновенной мечте. И это заставляло его идти день за днем вперед.

Из-за хромоты он шел медленно, дважды был вынужден сутки лежать, чтобы дать отдых ноге, и только накануне Святого Варфоломея, на исходе августа, достиг, наконец, Лондонского моста.

Глаза у него покраснели, его всего покрывала пыль, хромую ногу он растер до крови ремешками сандалия, а дорога из Винчестера, всегда казавшаяся ему рекой, вдруг забурлила, как в половодье. Группа всадников оттеснила Ловела к стене, и он стоял там какое-то время, наблюдая за двигавшейся мимо толпой и собираясь с силами, чтобы опять в нее втиснуться. Купцы следовали с вереницами навьюченных лошадей, селяне несли на базар продукты, был погонщик со стадом мычавших, уставших, — подумалось Ловелу, — сбитых с толку, как сам он, — волов, от влажных морд которых тянулась слюна; был ры царь — в кожаной, испещренной ржавыми пятнами от нашитых железных колец броне, был пилигрим — в широкополой шляпе, украшенной раковинами (верный знак, что ходил узреть мощи Святого Иакова Компостельского), была крохотная сморщенная старушка в паланкине, укрепленном меж двух лошадей, с приехавшими верхом слугами, которые расчищали для госпожи дорогу, были нищие, ремесленники, оруженосцы, стремившиеся в Лондон и из Лондона по узкому деревянному мосту.

Да, но не стоять же день — солнце уже клонилось к горизонту, а еще надо отыскать Смитфилд… Ловел набрал побольше воздуха, сжал посох и опять окунулся в бурлившую толпу.

Вскоре он уже был на мосту, его шаги, смешавшись с шагами всего множества людей и животных, гулко отдавались на деревянном настиле, мост под ногами пел, будто арфа, голосу которой вторил шум большой реки внизу. Он миновал часовенку на мосту и опустил свой пенни в иссохшую руку монаха-бенедиктинца, отвечавшего за дорожный сбор. Наконец Довел достиг противоположного берега, где толпа редела, растекалась по разным улицам.

Ловел вздохнул с облегчением и огляделся, чтобы спросить путь к Смитфилду. Кругом было много людей, но все, казалось, страшно спешили по неотложным делам и не могли тратить время, разъясняя кому-то куда-то дорогу. Но вот он заметил человека, которого, вроде бы, никакие особые дела не призывали. Толстяк с побегом жимолости, заткнутым за пояс, подпирал своим грузным телом дверь в лавку торговца зерном и наблюдал за чайками и рыбачьими лодками у пристани с таким видом, будто на это занятие ему был отпущен весь день, а то и следующий, если потребуется.

— Смитфилд, да? — переспросил человек. — Ну, тебе надо подняться по Рыбачьей улице — вон той, круто берущей в гору, — потом свернуть налево и идти по Фитильной до церкви Святого Павла, идти мимо Фолькмота, спуститься до Бойни, там и выйдешь к Новым воротам. Найдешь церковь Гроба Господня сразу за городскими стенами, за ней поверни направо и шагай прямиком по дороге, и коли там не перережут тебе горло кошелька ради, ты и на месте, мой досточтимый брат.

— Не думаю, что разбойникам я — пожива, — сказал Довел, не уверенный: принимать ли хоть слово всерьез, и с трудом способный сосредоточиться среди такого шума и суеты.

— Как я понимаю, ты не знаешь наших разбойников, ты из дальнего края, — проговорил толстяк мрачно. — Никакого уважения к церкви, нет, никакого — они бабку родную удавят, чтобы продать платок, в котором она ходила по воскресеньям к мессе! — Потом, видя утомленное и смущенное лицо Довела, он бросил шутить и проговорил вполне добродушно: — Я бы на твоем месте, добравшись до Новых ворот, дождался и пристроился б к народу. Точно, что не заблудишься.