Борис Савинков - То, чего не было (с приложениями)

Болотов крепко жал руки, улыбался, целовал бороды и усы, но ни на минуту не мог забыть о своем, о том, что он дерзко решил накануне ночью. Здесь, в душном номере, после споров и бесплодных речей, среди товарищей, погруженных в хозяйственные заботы, было неловко и трудно говорить о своем решении. Точно вымолвив невысказанные слова, он умалил бы их торжественный смысл.

– А мы вот думаем, придумать не можем, как нам быть с господами военными?… Ей-богу, озорники… – обнимая Болотова за плечи, говорил Арсений Иванович. – В чужом пиру похмелье… Беда!

Болотов отошел к окну. За двойными, замерзшими рамами притаилась тихая, как уголь черная, ночь. Теперь Болотову казалось, что его гордые мысли чужды Арсению Ивановичу, чужды всем, неискушенным смертью, товарищам. Казалось, что никто из них не сумеет его понять и что слова его прозвучат обидой и горьким обманом. Он вдруг понял, что убийство Слезкина, гибель дружины, отчаянный бой за училище – дни жестокой и незабываемой правды – для них, не переживших восстания, только интересная повесть о баррикадах, короткий рассказ случайного очевидца. Он понял, что у него нет пламенных слов, чтобы рассказать о своей потрясенной жизни, чтобы заставить перечувствовать то, что с такою острою силой чувствовал он. Он хотел промолчать. Но застарелая, взращенная годами привычка, – ничего не утаивать в комитете, взяла верх над сомнением. Все ожидали, когда он заговорит. Слегка побледнев, он громко сказал:

– Арсений Иванович…

– Слушаю, кормилец, слушаю…

– Арсений Иванович, я хотел заявить…

Арсений Иванович всем телом повернулся к нему и мягко, ласково, поощрительно закивал головою.

– Я хотел заявить… что я… что я… решил поступить в боевую дружину…

Доктор Берг поднял узкие брови и с изумлением посмотрел на него. Вера Андреевна нахмурилась. Залкинд заморгал воспаленными глазками. Воцарилось томительное молчание. Нарушил его Арсений Иванович:

– Что же?… Дело хорошее… Дело очень хорошее… Террор необходим, и в терроре такие люди, как вы, нужны… И я вас не могу не одобрить… То есть желания вашего не одобрить… Только… Только, кормилец, кто же из нас этого не желает, кто об этом из нас не мечтает?… – Голос Арсения Ивановича неожиданно дрогнул и затряслась белая, длинная борода, – А вот не идем… Не идем… Да, кормилец… А почему?… Потому что пересолишь, хлебать не станешь… Потому что ответственность приняли, бремя трудное подняли… Потому что партией надо же управлять… – Арсений Иванович вздохнул. – Эх, голубчик, Андрей Николаевич, желание ваше великолепно… А только… Только послушайте вы меня, старика… Не время… Погодить надо, голубчик… Да… Да… Погодить.

Был поздний час ночи. Оплывшие свечи догорали смрадными языками. По углам сгущалась зыбкая тень, и в ней тонули силуэты товарищей. Плавал сизый теплый табачный дым. Болотову стало досадно. «Разве комитет властен мне запретить?… Властен сказать: не убий?… Властен сказать: умри?» Он медленно встал и, высокий, бледный, худой, с горящими голубыми глазами, подошел к закапанному стеарином столу.

– Я, Арсений Иванович, этот вопрос решил…

– Нет… Нет… Нет… Что вы это? Позвольте! – заволновался Геннадий Геннадиевич. – Как это так: решил? Тут, дорогой мой, партийные интересы, высшие… Тут, серебряный мой, вы единолично решать не вправе… Этот вопрос подлежит обсуждению… Как же так можно?…

– Вы меня извините…

– Не извиню, золотой, не извиню, мой жемчужный… И никаких об этом не может быть разговоров… Помилуйте!.. Задеты высшие интересы партии!.. Cave-ant consules!.. [8]Да!.. И заранее вам говорю: я не согласен… Вы нужны нам в комитете… Что же это будет?… Сегодня уйдете вы, завтра – Арсений Иванович, послезавтра – я? Ведь хочется всем! Кто же останется? Нет… Что вы?… Разве так можно?…

– Я бы предложил поставить этот вопрос на голосование, – потирая тонкие руки, сухо сказал доктор Берг. – Надеюсь, вы подчинитесь большинству? – обратился он к Болотову.

Болотов ничего не ответил. «Неужели будут голосовать? Голосовать? Что? Жить мне или умереть?» Эта мысль показалась такой смешной, нелепой и ни на что не похожей, что он даже не рассердился. Но уже доктор Берг считал голоса.

Болотов не верил глазам. «Так, действительно, комитет властен дозволить и запретить? Так, действительно, смерть и убийство решаются большинством голосов?» Отстранив руку доктора Берга, он пристально, гневно посмотрел на Арсения Ивановича.

– Вы меня извините; я сделаю так, как решил.