Борис Савинков - То, чего не было (с приложениями)

И, повернувшись к тонкой, пропахшей клеем, перегородке, он заснул бестревожным и радостным сном.

В отдаленном конце коридора, в грязном номере с кисейными занавесками и двухспальной пуховою кроватью происходило «пленарное» заседание комитета» Недоставало только Аркадия Розенштерна, опоздавшего случайно на съезд. Последние месяцы Розенштерн «работал» на Волге и урывками, изредка наезжал в Петербург. Арсений Иванович и доктор Берг громко жаловались на его долговременный «отпуск»: любимый партией, Розенштерн поддерживал незыблемый вес их решений и сообщал значительность их словам.

Рассмотрев несколько неотложных дел – о покупке оружия, о докладе на международном конгрессе, о казенных «экспроприациях», об издании новой газеты и об убийстве московского губернатора, – товарищи в двенадцатом часу ночи приступили к последнему по порядку вопросу: об «инциденте» между военной организацией и военным союзом, «Инцидент» этот очень занимал высокие круги партии и служил пищею для неумолкаемых разговоров. Сущность его состояла в том, что военная организация напечатала без ведома военного союза воззвание, тогда как право редакции всех «военных» листков принадлежало, согласно уставу, не ей, а только союзу. Принципиальное, волнующее значение этого дела и заключалось в юридической его стороне: вправе ли военная организация самостоятельно, без цензуры, печатать листки?

Когда Болотов постучал в закрытые на ключ двери, представитель военной организации, молодой, красивый студент, с завитыми усами, робея и горячась, доказывал Арсению Ивановичу правоту своих действий.

– Да помилуйте, Арсений Иванович. Да что же это такое?… Да позвольте вам объяснить… Почему мы не вправе издавать прокламаций?… Организационное бюро вправе, военный союз вправе, любой уездный комитет вправе, а мы не вправе?… Позвольте же вам объяснить… Разве в нашем воззвании усмотрено что-нибудь непартийное? Будьте добры, сделайте милость, потрудитесь сами взглянуть… Очень нехорошо, если товарищи придираются к мелочам…

– Эх, кормилец, – внушительно возражал Арсений Иванович. – Любишь смородину, люби и оскомину… Так-то… Ну-ка, что в уставе-то сказано?

– Да что устав?… Нет, позвольте, при чем тут устав?… Я по совести говорю…

– Извините, Арсений Иванович, – поправляя желто-зеленый галстук и несмотря на студента, холодно вмешался в разговор доктор Берг, – если вы ссылаетесь на устав, то моя обязанность указать, что параграф этот может иметь двоякое толкование. По точному смыслу примечаний к пункту седьмому…

«Господи, неужели все это важно?» – думал Болотов, рассеянно оглядывая тесную, накуренную, полную товарищей комнату. В углу, у окна он с удовольствием увидел приезжего с юга своего приятеля Алешу Груздева. Груздев был тоже член комитета, но редко участвовал в совещаниях: он «работал» в деревне как рядовой, партийный работник, не брезгуя никаким, даже черным и мелочным делом. Высокий, с пушистыми светлыми волосами и открытым русским лицом, он старательно избегал резких споров. Болотов знал его и любил.

Толкований седьмого пункта Болотов не услышал. Заметив его, Арсений Иванович приветливо улыбнулся и, обращаясь к студенту, сказал:

– Вот что, кормилец, мы это дело обдумаем… Да… Да… Обдумаем… Нельзя же так, сразу… А со временем и вас пригласим… Надо, кормилец, с умом… С большим умом надо… Хлопот у нас полон рот… Не углядишь. Знаете, небось, поговорку: пшеничка кормит по выбору, а рожь – всех сплошь…

С того дня, как стало известно, что Болотов дрался на баррикадах, уважение к нему товарищей выросло еще более. Даже доктор Берг, откровенно негодовавший на его поездку в Москву, не скрывал теперь своей радости. Мужество Болотова, его отвага и та удивительная случайность, что он наравне с незаметными членами партии, рабочими и студентами, подвергался смертельной опасности, давали товарищам законное право уверить себя и других, что комитет если и не руководил московским восстанием, то принимал в нем участие. И, как это всегда бывает, члены комитета не сомневались, что они не только разрешили Болотову поехать в Москву, но и уполномочили именем партии. И если бы Болотов им сказал, что это не так, что он уехал без разрешения, даже вопреки их желанию, они бы искренно удивились и не поверили бы ему.

– Ну, ну, кормилец, да расскажите же нам, что там такое было? – говорил Арсений Иванович, звонко целуя Болотова в небритые щеки. – Заждались мы вас, да и грех утаить, сердце тревожилось: что, мол. Андрей Николаевич?… А узнать, спросить негде…