Исабель Альенде - Дом духов

— Когда это кончится, мы за него заплатим концессионеру. Он такой же трудящийся, как и другие, — провозгласил он.

Было холодно. Единственным, кто ни на что не жаловался, даже на жажду, оставался Себастьян Гомес. Он казался таким же неутомимым, как Мигель, несмотря на то что был вдвое старше его и походил на туберкулезного больного.

Из преподавателей он один поддержал студентов, когда те заняли здание. Говорили, что его парализованные ноги — это следствие автоматной очереди в Боливии. [54] … автоматная очередь в Боливии… — Возможно, намек на разгром партизанского отряда Эрнесто Че Гевары (1928–1967), который пытался организовать в Боливии повстанческое движение. Он был идеологом и поддерживал в своих учениках пламя, угасавшее у большинства, когда они оставляли университет и вступали в мир, который в своей ранней молодости надеялись изменить. Он был небольшого роста, сухощавый, лицо его горело внутренним огнем, не дававшим ему передышки. Именно ему Альба была обязана прозвищем «Графиня», потому что в первый день занятий ее дедушке пришла в голову неудачная мысль отвезти ее в университет на машине с шофером, и профессор это заметил. Прозвище оказалось случайным совпадением, потому что Гомес не мог знать, что она, если бы захотела (что невероятно), могла вспомнить благородный титул Жана де Сатини, являвшийся одним из немногих подлинных предметов, которыми владел француз и который он передал ей вместе с фамилией. Альба не таила зла на Гомеса за насмешливое прозвище, наоборот, иногда в своих фантазиях она мечтала соблазнить мужественного профессора. Но Себастьян Гомес нагляделся на многих девушек, подобных Альбе, и умел понять эту смесь сострадания и любопытства, вызываемую его костылями, с помощью которых он помогал своим вялым, как тряпки, ногам.

Так прошел весь день, и оперативная группа не тронула с места свои танкетки, а правительство не уступило просьбам трудящихся. Альба стала спрашивать себя, какого черта она здесь делает, потому что боль в животе становилась невыносимой, а потребность вымыться в горячей ванне казалась наваждением. Каждый раз, когда она смотрела на улицу и видела полицейских, рот наполнялся слюной. Тогда она уже поняла, что тренировки с дядей Николасом в момент реальных трудностей не были так плодотворны, как в минуты вымышленных страданий. Спустя два часа Альба почувствовала между ног теплую клейкую жидкость и увидела, что брюки стали красными. Ее охватила паника. В эти дни страх, что это наступит, мучил ее почти так же, как голод. Пятно на брюках краснело словно флаг. Она не пыталась его скрыть. Забилась в угол, чувствуя, что погибает. Когда она была маленькой, ее бабушка учила, что все человеческие функции естественны, и о менструации можно говорить, как о поэзии, но позже, в колледже, она узнала, что все секреции человеческого тела, за исключением слез, неприличны. Мигель понял ее волнение и тревогу, сходил в импровизированный медпункт за пакетом ваты и достал несколько косынок, но через какое-то время они увидели, что этого недостаточно, и когда наступила ночь, Альба плакала от унижения и боли, напуганная резкой болью в животе и кровавым бульканьем, непохожим ни на что из того, что бывало в прежние месяцы. Будто что-то лопнуло внутри. Ана Диас, студентка, которая, как и Мигель, носила на рукаве значок с поднятым кулаком, заметила, что такие боли бывают только у богатых женщин, потому что пролетарки не жалуются даже при родах, но заметив, что под брюками Альбы лужа и что она сама бледна как мертвец, пошла поговорить с Себастьяном Гомесом. Он заявил, что не способен решить проблему.

— Это всегда происходит, когда женщины вмешиваются в дела мужчин, — пошутил он.

— Нет! Это происходит, когда буржуазия вмешивается в дела народа! — ответила в гневе девушка.

Себастьян Гомес пошел в тот угол, где Мигель устроил Альбу, и с помощью костылей тяжело опустился рядом с нею.

— Графиня, ты должна пойти домой. Здесь ты ничем не можешь помочь, наоборот, сейчас даже уже мешаешь, — сказал он.

Альба почувствовала огромное облегчение. Она была страшно напугана, и это был достойный выход, позволявший ей вернуться домой, не проявив трусости. Она немного поспорила с Себастьяном Гомесом, чтобы не ударить в грязь лицом, но согласилась сразу же, едва Мигель вышел с белым флагом на переговоры с полицейскими. Все наблюдали за ним в щели, пока он пересекал свободное пространство. Полицейские сомкнули ряды и приказали ему, с помощью громкоговорителя, остановиться, положить флаг на землю и идти с руками, поднятыми на затылок.