Исабель Альенде - Дом духов

— Отсюда я не уеду даже мертвым, Ваше Превосходительство! — прорычал он. — Потому что стоит мне зазеваться, как марксисты выкинут Вас из кресла, в котором Вы сидите!

Он изловчился и первым назвал левых «врагами демократии», не подозревая, что годы спустя именно так зазвучит лозунг диктатуры. В политической борьбе он тратил все свое время и добрую часть состояния. Он заметил, что, несмотря на регулярное заключение новых сделок, после кончины Клары дела шли все хуже, но он не огорчался, так как понял, что Клара в его жизни была знамением счастливой судьбы, но уже не могла благодетельствовать ему после своей смерти. Кроме того, он подсчитал, что с имевшимся у него состоянием он может оставаться богатым человеком до конца своих дней. Он чувствовал себя старым, полагал, что никто из его троих детей не заслуживает наследства, а свою внучку он обеспечит, оставив ей Лас Трес Мариас, несмотря на то что имение уже не так процветало, как раньше. Благодаря новым дорогам и скоростным автомобилям долгое в прошлом путешествие на поезде свелось теперь к шести часам езды от столицы до Лас Трес Мариас, но Эстебан постоянно был занят и не находил возможности пуститься в путь. Время от времени он вызывал управляющего для отчета, но эти визиты приводили его в дурное настроение на несколько дней. Управляющий, человек пораженческих настроений, был пессимистом. Его сообщения представляли собой целую серию злополучных случайностей: замерзла земляника, куры заразились типуном, виноградники чахнут. Постепенно деревня, ставшая когда-то источником богатства Труэбы, превратилась в тяжкое бремя и частенько сенатор вынужден был извлекать деньги из других предприятий, чтобы ставить подпорки этой ненасытной земле, которой, казалось, очень хотелось вернуться к временам запустения, когда он еще не спас ее от нищеты.

— Я должен поехать туда и навести порядок. Там нужен хозяйский глаз, — бормотал он.

— В деревне стало неспокойно, хозяин, — много раз предупреждал его управляющий. — Крестьяне непокорны. Каждый день требуют что-то новое. В общем, хотят жить как хозяева. Не лучше ли продать собственность?

Но Труэба и слышать не хотел о продаже. «Земля это единственное, что остается, когда все остальное кончается», — повторял он именно те слова, что говорил в свои двадцать пять лет по тому же поводу, когда на него давили мать и сестра. Однако под грузом прожитых лет и своей политической деятельности он стал иначе относиться к Лас Трес Мариас, как и ко многому другому, что прежде ему казалось самым важным. Имение стало для него теперь скорее символической ценностью.

Управляющий был прав: в деревне в эти годы продолжались беспокойства. Это повторял и бархатный голос Педро Терсеро Гарсиа, благодаря чудесам радио доходивший до самых отдаленных уголков страны. В тридцать с небольшим лет он по-прежнему выглядел как простой крестьянин, но это уже был продуманный стиль поведения, ибо знание жизни и успех смягчили его суровость и отшлифовали идеи. Пророческий вид ему придавали длинная борода и грива волос, которую он сам на ощупь обрезал навахой, принадлежавшей его отцу, опередив на несколько лет моду, которую впоследствии так охотно подхватили певцы движения протеста. Он носил брюки, шитые вручную, альпаргаты, сделанные ремесленниками, а зимой надевал пончо из грубой шерсти. Это было его боевое снаряжение. Таким он являлся на концерты и таким смотрел с фотографий на конвертах своих пластинок. Разочарованный в политических организациях, он остановился на том, что повторял три или четыре основные идеи, которыми оснастил свою философию. Он был анархистом. От историй про кур и лисов он пришел к прославлению жизни, дружбы, любви и революции. Его музыка была очень популярной, и только такой упрямец, как сенатор Труэба, мог не замечать ее. Старик запретил радио, чтобы его внучка не внимала мыльным операм, в которых матери теряют своих детей и находят годы спустя, а также чтобы самому избежать расстройства пищеварения из-за подрывных речей политических врагов. У него был современный приемник в спальне, но он слушал только известия. Он не подозревал, что Педро Терсеро Гарсиа оставался лучшим другом Хайме, что он встречался с Бланкой, когда та уходила из дома со своим нелепым чемоданчиком, выдумывая разные предлоги. Он не знал также и того, что в солнечные воскресные дни он водил Альбу гулять и они забирались на холмы, садились на вершине и любовались городом, ели хлеб с сыром и, прежде чем спуститься, кувыркались по склонам, хохоча и лопаясь от смеха, как счастливые щенята; он рассказывал ей о бедных, угнетенных, отчаявшихся людях и о многом другом, о чем лучше было бы ничего не знать внучке Труэбы, как хотелось ее дедушке.