Эндре Мурани-Ковач - Флорентийский волшебник

Цецилия Галлерани готовила своему покровителю сюрприз: свой портрет. Герцог не должен был об этом даже подозревать, пока картина не будет готова.

– Как вы думаете, возможно это? – спрашивала она шепотом у Леонардо.

– Разве взять, да по волшебству, незримо, перенести сюда доску, ящик с красками, сосуды с растворителями и все прочее, – смеялся Леонардо. – Ну-ка, где ваша волшебная палочка? Нет? Что ж, стало быть, написать с вас втайне портрет здесь, в вашем дворце, невозможно. А что, если бы вы соизволили явиться ко мне в мастерскую? Нет, опять же нельзя: мастерская-то не моя… И из тайны снова ничего не выйдет. Вот что! У меня есть идея. Я попытаюсь срисовать вас. Незаметно. Несколько набросков, пара рисунков углем – а там я смогу дома написать портрет маслом… пожалуй…

– Блестящая идея! – воскликнула Цецилия, хлопнув в ладоши и подняв на Леонардо благодарный взгляд.

Леонардо трижды рисовал ее тайком. Но возвращаясь затем в мастерскую, напрасно пытался писать портрет на основе этих рисунков. Раз двадцать приступал он к работе. И столько же раз бросал ее.

– Не идет, – недовольно сообщил он, наконец, заказчице. – Не могу я так, заочно, придать эту вот живость… Писать нужно только с натуры. Если это невозможно…

Цецилия Галлерани покачала головой и с мягкой насмешкой скривила губы.

Но эта ирония не только не задела Леонардо – наоборот, он еще больше залюбовался своей необычной заказчицей, огонь миндалевидных глаз которой уже успел проникнуть в его сердце.

И теперь, когда он на пути к Милану покачивался в седле тощей, взятой напрокат клячи, сквозь листву придорожных каштанов вместе с последними лучами солнца снова сверкнули те карие глаза. Он тут же явственно представил ее лицо, стан, всю Цецилию. Но только не такой, какой видел ее в кругу друзей или рядом с синьором Лодовико. Леонардо не мог дать себе отчета, почему его воображение рисовало подле нее маленького Леонардо, не виденного им крестного сына. И тотчас же перед ним возникла картина, она выросла и расцвела из схемы алтарного образа. Да, именно он, воображаемый ангел, будет смотреть на зрителя своими миндалевидными глазами, ангел будет указывать на маленького Иоанна своим удивительным пальцем. Так, как делает она.

Леонардо пришпорил лошадь. Она перешла на галоп.

Наконец и Милан. Леонардо спешился. Он с нетерпением ожидал той минуты, когда возьмет в руку кисть и встанет перед эскизом алтарного образа.

Как ни бесконечной казалась Леонардо, обуреваемому творческим огнем, эта поездка, все же она окончилась. И вот он стоит перед мольбертом. Зародившийся в его воображении образ был по-прежнему ярким. Леонардо не стал сейчас касаться сырых набросков фигур, даже не стал их рассматривать. Он самозабвенно принялся писать чуть склонившего набок голову, изящным жестом указывающего вперед ангела, облекая его плечи в затканный серебром брокат, а руки – в легкую, прозрачную ткань.

Несколько дней увлеченно работал он над картиной. Работал с тем азартом, который даруется только вдохновением. Его новый друг Амброджо де Предис с крайним недоумением следил за ним. Его пугало поведение Леонардо. Ему чудились в нем даже признаки помешательства, когда тот порою по целому часу мог неподвижно стоять, впиваясь взглядом в почти пустую доску, затем, теряя грань между днем и ночью, в исступлении писать картину. И все же быть не может, что это помешательство… Ведь, работая, Леонардо любезно улыбается ему, балагурит с ним, сыплет прибаутками. Его ретивый помощник, этот флорентинец Томмазо, словно завороженный, ни на шаг не отходит от него, разве только Леонардо сам попросит его о чем-нибудь. Но и в эти минуты верный Томмазо так шустро принимается растирать краски или промывать кисти, как будто от быстроты выполнения этих работ зависит его жизнь.

С каждым мазком кисти явственней, совершенней, прекрасней становился окутанный шелками ангел. Амброджо де Предис не видел в своей жизни ничего подобного. Когда лицо это спустя пять-шесть дней окончательно ожило каждой своей черточкой, он, пораженный, воскликнул:

– Да ведь это же не ангел! Это же она! Синьорина Цецилия Галлерани.

Леонардо, не отрываясь от работы, засмеялся, потом запел:

Амброджо де Предис испуганно перекрестился. Испуг этот еще больше возрос, когда в мастерской появился гонец из замка: герцог немедленно требует Леонардо да Винчи к себе.