Иван Ефремов - Таис Афинская

— В львицу сейчас превратишься ты, — пообещала Таис и повела подругу в свою каморку, дверью выходившую на рулевой помост, а не в кормовое помещение, оборудованное на время плавания для женщин.

— Стань передо мной и держи зеркало. Нет, не так, поверни к себе! Закрой глаза!

Эрис повиновалась, зная любовь Таис к неожиданным и всегда занятным выходкам.

Таис достала тщательно запрятанную коробку чеканного серебра, извлекла диадему в виде двух змей, сплетенных из проволоки зеленого золота. Головы пресмыкающихся, расширенные, как у Нага в храме Эриду, расходились наперекрест, и каждая держала в разинутой пасти шарик сардоникса, полосатого, белого с черным, агата. Афинянка надела украшение на голову Эрис. Оно пришлось впору, и немудрено. Его сделали по заказу Таис лучшие мастера Александрии за три дня. У них вместо диадемы или стефане получалась корона некоей эфиопской царевны.

— Теперь смотри!

Эрис не сдержала возгласа удивления.

— Я велела глаза сделать сапфировыми, в цвет твоих, а не из рубина, как на амулетах еврейских красавиц, — сказала довольная Таис.

Диадема замечательно шла к черным волосам и темнобронзовой коже подруги.

— Это мне? Для чего?

— Помнишь, мне пришло в голову в Александрии? Я не сказала тогда. Мы едем в страны, куда люди с таким, как у тебя, цветом кожи попадают или рабами, или гостями царского рода. Так вот, чтобы тебя не принимали за рабыню, ты будешь носить украшение, возможное только для очень высоких особ. Помни об этом и ходи царевной. А вместо варварского ожерелья из ядовитых зубов Нагов…

— Я не сниму его! Это — знак отличия, драгоценнее всякого другого!

— Хорошо, только надевай поверх… — Таис застегнула на шее Эрис ожерелье из небесно-голубых бериллов.

— Ты отдаешь мне дар главной жрицы Кибелы? — воскликнула Эрис.

— Пока ты носишь его, никто не усомнится в твоем положении. Это истинно царская вещь!

Протесты Эрис нисколько не поколебали афинянку, и спутники поразились великолепием украшений.

Наконец настал момент, когда приблизился Кипр. Афинянка прижала руки к груди — признак особенного волнения. Корабль подходил к родному уголку Внутреннего моря, пусть удаленному, но похожему на все другие острова Эллады. После стольких лет, проведенных в интересных, богатых впечатлениями чужих странах, наступил час свидания с родиной. Вершина Олимпа Трехзубчатого, обычно скрытая за облаками, выступила четко над синей дымкой покрытых дремучими лесами гор. По распоряжению Таис начальник корабля не пошел в многолюдный Патос, а обогнул Северный мыс и вошел в Золотой залив, где находились владения друзей афинянки.

Лучезарный воздух, лазурная бухта, амфитеатром врезанная в пурпурные холмы, переносили Таис в родную Аттику. Каменная пристань, белая дорога в гору, на уступах которой расположились окрашенные розоватой глиной домики под кипарисами, платанами и раскидистыми соснами. Чистая струйка источника, падавшего с высоты в плоский бассейн на берегу, разбивалась в мелкие капли. Выше домов шли полосы темной зелени миртовых зарослей, испещренных белыми цветами, признаком жаркой половины лета. Неповторимый аромат морского берега в солнечный летний день будил детские воспоминания о жизни в аттическом селении под нежной опекой взрослых. И Таис, отправив назад корабль с благодарственной запиской Птолемею, как бы окунулась в детство.

Тем же вечером жители маленького селения отправились к храму Деметры для моления о росе, столь важной для земледельца.

Каждый день Таис вместе о Ираной, ее няней и Эрис уплывали на западную сторону бухты, защищенную длинным мысом, выползавшим в море будто хребет дракона. Там они купались до изнеможения, лазали на скалы, жевали сладкие коричневые рожки и обстреливали друг друга их твердыми, с металлическим отливом зернами. Маленькая Ирана жила в полном восторге от преображения царицы-матери в подружку. У друзей Таис оказалась целая стайка девчонок от восьми до двенадцати лет: свои дочери, племянницы, дети слуг и рабов, по старым обычаям, все играли вместе. Бешено носились в пятнашки, лазали за рожками в заросли на каменистых склонах, где перистые и темные глянцевитые листья рожковых деревьев отбрасывали прохладную тень; плели венки и плясали неистовые танцы, опоясанные гирляндами под знойным солнцем, или, совсем нагими, под яркой луной. Ныряли, пытаясь найти уголок с уцелевшими от ловцов кустиками кроваво-красного коралла. Или, в ночи полнолуния, соревновались, кто заплывет дальше по серебряной дорожке с чашей в руке, чтобы совершить возлияние Тетис, Посейдону и Гекате вдали от берега.