Арсений Семенов - Землепроходцы

Трое воинов, сгибаясь от тяжести, вынесли на круг большой камень в виде двух ядрищ, соединенных пере­мычкой. Талвал шагнул к камню и, напрягаясь всем те­лом, вырвал его на уровень груди. Затем последовал толчок» и груз взлетел над головой Талвала, застыл на его вытянутых руках.

Гул одобрения пронесся над лагерем.

Камень увили кольцом из сухой травы, затем пой­мали собаку, и Талвал пронзил ее копьем. Кровь жерт­венной собаки собрали в деревянную чашу и выплесну­ли на камень. Вспоенная этой кровью, должна была буйно взойти сила камчадалов, равная тяжести камня.

Потом воины показывали свое искусство — крутили копье над головой так быстро, что оно как бы исчезало, метали дротики в цель, стреляли из лука. С Талвалом, разумеется, никто не мог сравниться. Однако, к удив­лению зрителей и воинов, сын Карымчи, пятнадцатилет­ний Канач, в стрельбе из лука показал необыкновен­ную меткость. В тополевый столб, вкопанный в землю довольно далеко от костра и слабо различимый во мра­ке, вонзилось восемь из десяти посланных подростком стрел, тогда как были воины, чьи стрелы поразили цель не более двух раз. Талвал, не промахнувшийся ни разу, подошел к Каначу, высоко подбросил подростка и, пой­мав, поставил рядом с собой, обнимая за плечи.

— Ительмены! — громко выкрикнул он. — Вот бу­дет воин, которому я передам свою силу и ловкость!

— Канач! Канач! — словно клич, разнеслось над тундрой.

Успех сына наполнил гордостью и ликованием сердце Карымчи, однако он оставался невозмутимо-спо­коен, только в черных щелках глаз вспыхнула острая веселая искра. Несмотря на то что голова вождя уже начала белеть, цвет лица у него был свежий, фигура крепкая, приземистая и плотная, налитая силой. Любу­ясь воинскими потехами, он думал о прежней жизни, когда меткое копье и крепкая рука славились в тундре превыше всего. Если ительменам его рода не хватало женщин либо пленников для тяжелых работ, воины от­правлялись на дальние реки и брали их в схватке с чу­жими родами. Так было всегда, так должно быть и впредь. Огненные пришельцы, нарушившие вековое те­чение жизни, должны исчезнуть. Пусть радуются миру те, кто слаб. А его воины по-прежнему крепко держат копье и метко бьют из лука. Тундра выставила более четырех сотен копий. Теперь стало точно известно, что пришельцы явились не с верхней земли, что они смерт­ны, что пламя и гром вылетают у них не изо рта, а из железных палок, которые они повсюду таскают за со­бой и, даже ложась спать, укладывают сбоку на по­стель, словно своих жен. Только узнав это достоверно, он, Карымча, и решился напасть на них. Сегодня ночью они будут преданы огню и уничтожению вместе со свои­ми железными палками.

Увидев, что с военными играми покончено и воины снова собрались к большому костру, Карымча понял, что настала его минута.

— Ительмены! — Тойон вытолкнул на середину круга, к самому костру, двух камчадалов. — Пусть эти люди расскажут, зачем их послал к нам начальник ог­ненных пришельцев.

Сразу наступила тишина. Притихли воины, прекра­тились разговоры среди зрителей, даже ребятишки, си­девшие на деревьях и перекликавшиеся себе на потеху разными звериными и птичьими голосами, и те затаили дыхание.

Рассказ начал камчадал постарше — жидкая выщи­панная борода, ноги колесом, голова ниже плеч, словно растет из груди. Звали камчадала Кулеча. Этого своего пленника Карымча специально подарил начальнику ка­зачьего острога, чтобы знать обо всем, что происходит в казачьей крепости. Именно Кулече принадлежали са­мые важные открытия — то, что огненные пришельцы смертны, что дыхание у них обычное, а гром и смерть вылетают из железной палки. И как раз Кулечу еще с одним камчадалом Ярыгин имел несчастье отправить к Карымче с предупреждением о том, что на стойбище князца готовится нападение.

И вот Кулеча начал свой рассказ, в котором, как и всегда у ительменов, жесты дорисовывали так ярко по­дробности сообщения, что это был и не рассказ вовсе, а живое изображение всех событий.

Вначале Кулеча рубил дрова. Гора поленьев росла так быстро, что все поняли: дрова он рубил железным топором. Чтобы в этом не было сомнений, рассказчик передал голосом звон и свист топора. Рубил он долго, по лицу его струился пот. Зрители тоже успели вспо­теть, переживая рубку дров вместе с ним. Потом Кулечу позвали. Он побежал на зов. Кто позвал его, сразу ста­ло ясно. Скользящим движением обеих рук Кулеча изобразил, что человек, к которому его позвали, был одет в кафтан. Круговое движение руки вокруг голо­вы — и зрители увидели папаху на голове этого человека. Затем пальцы рассказчика вылепили квадратную, слов­но обрубленную бороду Ярыгина, которая была знако­ма всем камчадалам. Рассказчик схватился рукой за поясницу, прошелся, волоча ноги, по кругу, и зрители, словно живого, увидели начальника казачьего острога, страдавшего болями в пояснице. Перевоплотившись в того, кого он изображал, Кулеча, шлепая толстыми гу­бами, начал сыпать тарабарщину, которая должна была передать речь начальника крепости. Тарабарщина эта так рассмешила зрителей, что от смеха и возни обломи­лась лестница, ведущая в один из балаганов, и десятка два женщин с детьми, сидевших на ней, рухнули на землю. Падение это было сопровождено хохотом всего лагеря.