Пётр Федоренко - Лепта

Катюша поцеловала его в щеку, потом откинулась на спинку, поправляя при этом шляпку из белой соломки, чтобы не сорвал ветер, и сказала Юрию, показав на извозчика:

— Велите ехать…

Дрожки застучали по мостовой. Андрей Иванович пошел за ними. «А ведь Катюша у меня выросла уже!» — вдруг удивленно подумал он. Все-то она казалась ему девочкой-баловницей, а сейчас, рядом с Юрием, он увидел ее взрослой барышней-красавицей, которой, право же, скоро и замуж пора.

Андрей Иванович остановился у парапета. Он предчувствовал, что больше не увидит сыновей, не дождется из Италии… Было у них с Екатериной Ивановной десять детей, в которых мечтали обрести счастье. Осталось трое — Александр, Сережа и Катюша Вторая, которая ушла от Андрея Сухих и теперь живет, невенчанная, с новым мужем, моряком, в Севастополе. И он, Андрей Иванович, никому уж не нужен…

Мало-помалу мелькание парусников, крики матросов, хлопающий шум паровых машин, забивающих сваи для нового постоянного моста через Неву, который возводился неподалеку от Академии художеств, отвлекли Андрея Ивановича от тяжелых мыслей. Он принялся смотреть по сторонам. Он любил Петербург. Теперешняя столица России почти вся поднялась на его глазах. И он не представлял себе, как можно, подобно сыну Александру, покинуть ее на долгие годы.

Напротив вырисовывались очертания Академии художеств… Она была ему всю жизнь родным домом. Пятнадцать лет, как он уволен в отставку, но если эти годы поставить рядом с его семьюдесятью, то получится не так уж много. Остальное же время был связан с нею, и только с нею. Все дела ее, успехи и неуспехи его волновали, он ими жил; знал всех художников; спешил в числе первых посмотреть новую картину на выставке… Андрей Иванович снял шляпу, поклонился Академии. Пусть процветает, пестует новых и новых художников.

Как-то сложится судьба Сережи? Каких он достигнет успехов? Хорошо, если им можно будет гордиться, как гордится Андрей Иванович Александром. Дожить бы до того дня, когда сын вернется в славе, подобно Карлу Брюллову, послушать бы, что скажет тогда академическое начальство… Только будет ли такой день?

Петр Петрович Измайлов тронул Андрея Ивановича за рукав.

— Переживаете разлуку?

— Переживаю, Петя, — Андрей Иванович по привычке называл так сорокалетнего Петра Петровича. — Откуда теперь, Петя?

— Из имений Воронцова. Домовую церковь расписывал. Работа, скажу, неблагодарная. Одно то хорошо, что через Воронцова можно похлопотать устроить сына в корпус…

Андрей Иванович вдруг подумал: останься Александр в Петербурге, жизнь его была бы похожа на Петину.

— Встретил, кого бы вы думали, — продолжал Петр Петрович, — Гришу Лапченко. Вот кому повезло: управляет крупным поместьем — я у него на роли крепостного был… Жена — красавица итальянка, детей куча, а он, дурень, жалеет о живописи.

Их обогнала извозчичья пролетка. Петр Петрович поклонился. В пролетке была Елена Александровна Бестужева — сестра опальных братьев. Андрей Иванович тоже поклонился. Он слышал, Елена Александровна хлопочет у государя разрешение уехать в Сибирь к братьям. Видно, и сейчас поехала в Зимний. Он подумал о сосланных: «Вот судьба, по сравнению с которой должно почитать себя счастливым».

— Что ж, Андрей Иванович, желаю вам здоровья, крепости духа. Я буду к вам в пятницу, а сейчас дела мои вынуждают покинуть вас, — Петр Петрович раскланялся, направился к ялику.

Пока Андрей Иванович шел по набережной, день разгулялся, туман рассеялся, небо очистилось. Навстречу Андрею Ивановичу шел петербургский чиновный люд: бритые подбородки, пушистые бакенбарды… Впрочем, попадались и простолюдины, одетые во что попало. Рядом по мостовой тащился обоз с тесом. Это, конечно, к Исаакию — новые леса возводить.

Неожиданно его внимание привлекли детские голоса. Уличные мальчишки весело и азартно прыгали через неглубокую, но широкую канаву у дороги. Вихрастый мальчуган лет семи разбежался, прыгнул, сверкнув пятками. Не допрыгнул до края, плюхнулся в канаву. Над ним засмеялись. Вихрастый поднялся, задиристо сказал:

— Сами попробуйте!

Андрей Иванович, любуясь детьми, с болью вдруг подумал: ни у Александра, ни у Сергея никогда не было таких забав. Едва научившись держать карандаш, они были прикованы к бумаге. Он сам принуждал их к этому.

И еще он подумал: Александру сейчас тридцать девять, у него могли быть свои дети. А он не женат до сих пор. Картина отняла у него все. Господи, стоит ли она того?