Пётр Федоренко - Лепта

Только опустилась люстра, дрогнул и пошел вверх тяжелый бархатный занавес. Спектакль начался… Вот оно — ожидаемое чудо!.. Открылась сцена — и Саша уже на ней всем своим существом, среди русских воинов, потрясающих щитами, рядом с князем Пожарским. Как он строг и величав — его играет Василий Каратыгин {16} 16 Каратыгин Василий Андреевич (1802—1853) — ведущий трагик Петербургского Императорского театра. … И сколь мерзок атаман Заруцкий, изменивший Пожарскому. Заруцкий захватил в плен и хочет казнить жену князя Ольгу и малолетнего сына Георгия… Ольгу играет знаменитая Сашенька Колосова. Зал замирает, когда звучит ее гневный голос:

Голос у Ольги срывается на высокой ноте, в зале слышится всхлипывание, кашель… До чего хороша Колосова!

Завсхлипывала и Варенька, прислонившись к Сашиному плечу. Саша отстранился немного. Маняша почти не смотрит на сцену, изучает ложи. Недавно она видела в театре поэта Пушкина. Надеется, что, может быть, и сегодня увидит.

Аплодируя, Саша нечаянно задел руку Вареньки. Она улыбнулась: «Как славно!» Он вдруг увидел, что Варенька похожа на Колосову, и это ему было приятно. Он внезапно подумал: «Не хочу никакой Италии! Хочу быть с Варей!»

Когда после театра они подъехали к Академии, на пороге их встретил Андрей Иванович, в шинели, накинутой на плечи, с непокрытой головой.

— Александр! — сказал он дрожащим голосом. — Сынок!

— Да, батюшка? — Саша с испугом уставился на отца.

— Посыльный приходил из Общества. Тебе собираться в дорогу…

— Правда ли? — Саша бросился к отцу.

Варенька ахнула…

Среди боевого огня и густого дыма взрывов мчался впереди войска полководец. Вдруг на всем лету осел на задние ноги пораженный картечью красавец скакун. В то же мгновение смертельно раненный генерал, теряя сознание от боли, поднялся в стременах и, вытянув руку, указал солдатам путь вперед.

Вот мгновение, подлинно достойное исторической картины. Так задумал Андрей Иванович изобразить смерть генерала Кульнева {17} 17 Кульнев Яков Петрович (1763—1812) — генерал, отличился в войне со шведами 1808—1809 годов, погиб в войне 1812 года. — героя 1812 года.

Давно уж начата картина. Андрей Иванович даже выставлял ее в Академии. Но только теперь, после отъезда Александра, пришла пора отделать ее окончательно. Сегодня, после службы, он вновь поспешил к ней. Приготовил новые кисти и только смешал краски, чтобы тени проложить на лице умирающего генерала, как услышал за стеной мастерской цокот копыт идущего трусцой эскадрона конногвардейцев.

После того дня, когда возле Академии сверкали страшные сабли, прошло пять лет. Петербург давно успокоился, умолкли разговоры и даже слухи о бунтовщиках, высланных в Сибирь. Все улеглось, утвердилось, потекло своим привычным руслом. В Петербурге, во всей России и в доме Андрея Ивановича. А если и вспомнится что, как сейчас Андрею Ивановичу, то нечаянно и ненадолго. Просто на дворе такой же декабрьский вечер и под окнами вновь цокот копыт.

Жизнь как жизнь. Все в ней: радости, огорчения. Как у всех. Катюша Вторая вернулась в дом, ушла от грубияна Андрея Сухих с трехлетней дочкой, тоже Катюшей, — это вот неладно. Ну да, может, еще все образуется.

Сын Александр уехал в чужие края. Общество поощрения художников сделало его, подобно Карлу Брюллову, своим пенсионером. У Мани появился жених — офицер, серьезный молодой человек, выпущен из Инженерного училища.

Что до Сережи и Лизы — эти еще дети малые, о них хлопоты преждевременны. Пусть подрастут.

Сам Андрей Иванович недавно отпраздновал пятидесятилятилетие. В день святого апостола Андрея получил поздравление президента и денежную награду. Что ни говори, тридцать два года минуло его беспорочной службы в Академии.

Годы, конечно, немалые. Но силенка у него и здоровье есть, он надеется еще поработать всласть — воспитать новых художников, написать новые картины.

Мучают его только заказные работы — образа. Всю жизнь они отнимали драгоценное время. Но теперь — с отъездом Саши — можно отказаться от них, а завершив Кульнева, приступить и к большой картине о Петре Великом, о ней Андрей Иванович давно помышлял.

Взглянув в окно, — всадники все-таки заставили подойти к нему, — Андрей Иванович опять с облегчением подумал, как это хорошо, что все улеглось, и успокоилось, и наладилось. Нужно такое спокойное время, чтобы художнику исполнить свою главную картину, которая грезится многие годы. Иначе выйдет, что он и жил напрасно…