Вадим Саралидзе: Легенда о Коловрате

– С Божьей помощью все преодолеем, если будем друг за друга стоять. А за сиротами приглядеть я Мишку своего отправил, он их до излучины проводит, чтобы добрались спокойно, а то мало ли кто в лесу бродит, – добавил он, посмотрев Ратмиру в глаза, и покрепче взялся за тяжелый посох, который служил ему оружием. Тот хотел спросить еще что-то, но из-за стены вновь оглушительно загрохотали барабаны, и воздух потемнел от тучи стрел. Коловрат, пригнувшись, подобрался к бойнице и осторожно выглянул наружу. В этот раз Субудай направил войска одновременно с двух сторон, выбирая места, где холм был более пологий. Теперь, помимо крюков, кочевники несли с собой лестницы и огромные щиты, сплетенные из ивовых прутьев, которые защищали нападавших от стрел. Защитникам пришлось разделить силы: правый фланг взял на себя Евпатий, левым, прилегающим к лесу, командовал Ратмир.

Несмотря на смертоносный град, которым их осыпали степняки, обороняющиеся не отходили от бойниц, не давая поставить лестницы и забросить крючья. Почти каждая стрела валила с ног одного из язычников, но через мгновение на его месте появлялись двое других, русичи же страдали от постоянного обстрела. На фланге Коловрата крепко держала оборону кучка стрелков в новых добротных доспехах, это было все, что осталось от сотни черниговских храбрецов, отправленных на подмогу князем Михаилом. Остальных же, в основном охотников, не носивших даже кольчуг, отогнали от стены залпами арбалетных болтов, и теперь, установив лестницы, кривоногие низкорослые степняки лезли наверх, уже сжимая в руках кривые острые сабли.

– Татары в крепости! – раздался крик из дальнего угла заставы.

Там воинам Батыя удалось беспрепятственно поставить лестницу и пробраться вовнутрь. Теперь пехотинцы с булавами и саблями сыпались с частокола как горох, немедленно бросаясь в атаку с воинственным криком. Но Евпатий уже построил дружину в глубине заставы, и нападающих встретила стена щитов, острые мечи и грозный клич рязанцев. Сам воевода Коловрат вел их, и стояли они крепче камня, не страшась ничего.

Налетела черная волна на строй витязей, словно на скалу, и разбившись, откатилась обратно. Дружина пошла следом, прижимая дрогнувших татар к частоколу, слаженно работая мечами, тем временем все новые воины лезли через стену, напирая на отступающих с другой стороны.

Началось кровавое побоище, в котором уже ничего нельзя было разобрать, ратники рубили и кололи без устали, ступая прямо по мертвым телам и поскальзываясь в крови, и впереди всех сверкали молниями клинки Коловрата. Там, где бился рязанский воевода, слышались только звон мечей, крики ужаса и треск разрубаемых доспехов. Первым прорвался Евпатий к стене, скинул вниз дико орущего пехотинца, перелезавшего через стену, и принялся рубить веревки и лестницы, обрушивая целые грозди воинов на головы их товарищей, бесконечной волной идущих на штурм. Наконец, все лестницы были сброшены на толпу, сгрудившуюся у подножья заставы, и дружинники принялись истреблять тех, кто еще оставался внутри стен. Евпатий отер пот и кровь с лица и огляделся.

На фланге Ратмира дела шли куда хуже. На его участке стены кочевникам удалось расшатать и вырвать крюками несколько бревен из частокола, и теперь в образовавшуюся дыру сплошным потоком лезли темнолицые пехотинцы в доспехах и кольчугах.

Сам старый ратник с кучкой уцелевших оборонял пролом, орудуя своей тяжелой палицей. Гора трупов вокруг него доходила почти до пояса, а новые нападавшие кружили рядом с большой опаской. Неподалеку среди сражавшихся была видна высокая черная фигура Нестора. Монах умело бился длинным крепким посохом, разбивая шеломы и опрокидывая врагов навзничь. Всего защитников на той части стены оставалось не более дюжины.

Коловрат с яростным криком бросился на помощь товарищам, расшвыривая всех, кто попадался на пути. Увидев рядом своего бывшего ученика, Ратмир улыбнулся и принялся с удвоенной силой крушить кочевников, но в этот момент стрела пронзила его ногу выше колена, где кончалась длинная кольчуга, старый ратник с рычанием обломал торчащее древко и попятился назад.

Евпатий немедля загородил его грудью и, запрыгнув на гору мертвых тел, разил направо и налево. Вдруг он замер на мгновение, вглядываясь вдаль. Там, на излучине реки, маленький, словно детская берестяная игрушка, поднимался парус, стремительно тащивший по заснеженному льду крохотные сани. Воевода улыбнулся, просветлев лицом, и крикнул: