Михаил Каратеев - Русь и Орда Книга 2

– Я тебя не выдам, боярин, – с достоинством ответил князь Михаила. – Я не Иуда!

– Знаю, что ты не схочешь выдать, Михаила Александрович, да ведь принудят. За меня, за одного, целый город губить негоже. Такого я и сам не попущу.

– Может, еще и не придется сдавать город-то…

– Коли я не приведу литовцев, беспременно придется, княже. Кто еще поможет? На татар надеяться нечего, – кабы они сюда шли, давно бы о том вся Русь знала и Дмитрей не стоял бы тут столь спокойно. Сам видишь: как ни поверни, а надобно мне ехать.

– Ну, что ж, Иван Васильевич, коли так, – с Богом! – помолчав, сказал князь Михаила. – На тебя возлагаю последнее упование мое. А учить тебя нечего: сам знаешь, что надо говорить Ольгерду и чем его улестить можно.

– Будь спокоен, князь. Дал бы только Господь добраться! Коли я счастливо миную московский стаи, почитай дело сделанным. Я так мыслю, что в Вильну мне ехать не придется, ибо Ольгерд Гедиминович ныне беспременно находится при своем войске, где-то подле наших рубежей. Он осторожен и, покуда Дмитрей отселе не ушел, будет стоять наготове, дабы, в случе чего, не пустить его в Литву. А ежели так, я его борзо сыщу.

– Помоги тебе в том Христос, боярин. Так когда же в путь?

– Завтра днем Чагин покажет мне со стены – где схоронен челнок, а в полночь спустите меня на веревке вниз.

– Добро. Только как узнаю о тебе?

– Да ежели меня схватят, небось шум подымется, – стоя на стене, услышишь. А коли все будет тихо, значит, я ушел.

– Это так, Иван Васильевич, да я не о том: после бы получить от тебя весть, – как дело-то обернулось с Ольгер-дом?

Вельяминов немного подумал, потом сказал:

– Коли он окажется поблизости и я с ним столкуюсь, почто к тебе и весть посылать? Сам увидишь: не минует седмицы, сюда подойдет Ольгердово войско, – ведь от литовского рубежа до Твери нет и восьмидесяти верст. Ну, а ежели выйдет какая заминка, к примеру, придется мне в Вильну ехать либо литовский князь нам в помощи откажет, – тогда я тебя упрежу. Начиная с восьмой ночи, от завтрашней, бдите на стене, точно где я спущусь: мой человек кинет наверх камень с подвязанной грамоткой. Чтобы он то место нашел, загодя сбросьте под стену три лошадиных черепа. Для верности пошлю двух вестников, через ночь.

– Добро, Иван Васильевич, стало быть, все у нас обговорено. Авось Господь над нами сжалится и не попустит погибнуть вольной Твери! Каждый день станем возносить о том молитвы, а теперь надобно и соснуть: уже петь бы вторым петухам, кабы мы их всех не съели.

На следующую ночь Иван Васильевич, переодетый простым воем, пустился в опасный путь. Сын боярский Родион Чагин сам проводил его до челнока и час спустя, возвратившись обратно, сказал, что боярин благополучно миновал неприятельский стаи.

Не вельми изобильно ныне на столе у великого князя Тверского: вяленая рыба, хлеб с половой да овсяная каша, – и все, что подано к вечере, да и того помалу. Месяц уже длится осада, и все в городе съедено, – не то что лошади либо собаки, – почитай, крысы ни одной не осталось. Еще два-три дня, от силы седмицу, на корье да на полове продержаться можно, а потом? Помощи нет ниоткуда, Вельяминов как в воду канул. Три ночи сряду уже, как было условленно караулят люди на стене, а вестей все нет

Оторвавшись с усилием от этих невеселых мыслей, Михайло Александрович поднял голову а оглянул сидевших за столом. Кроме его семьи да ближних бояр Евстафия Свечина и Романа Щербинина, тут никого не было, – до гостей ли теперь? Хмурый взгляд князя потеплел, остановившись на любимце его, малолетнем княжиче Василии.

– Что не ешь, Василек? – ласково спросил он, – Пожуй вот кашки. Ею на Руси все богатыри были вскормлены.

– Муторно мне от нее, – опуская голову, ответил семилетний княжич.

– Тогда рыбки возьми.

– Я ел, батюшка, а еще не могу, больно солона.

– Ну, коли есть не хочешь, отгадай загадку. Что оно такое: в воде родится, а воды боится?

– Соль!

– Верно! Ну, это ты, должно быть, знал. А вот другую: какая сила любого воеводу да и лучшую рать повалит?

Мальчик задумался. Потом вскинул на отца серьезные серые глаза и, будто чего-то испугавшись, снова потупился.