Владимир Дарда - Его любовь

Она долго молилась перед образами и повторяла слова, которые уже не раз произносила и самой себе, и всему миру: «Что я сделала? Любила…»

После того мучительного разговора Капнист еще несколько раз беседовал с княжной.

Осторожно, вкрадчиво готовил он ее к разрыву с Шевченко, к их разлуке, дабы перенесла она это без нежелательных осложнений и эксцессов, потому что хорошо знал, на что способны в подобных случаях такие, как она, впечатлительные натуры.

Он посоветовал княгине, чтобы, пока князь болеет и почти не выходит из своей комнаты, пусть побольше гостей бывает в Яготине: быть может, княжна отвлечется, рассеется, ведь на людях все переносится легче. Княгиня с ним согласилась.

Погода этому замыслу благоприятствовала. Оттепель с бесконечными туманами и надоедливыми дождями и бездорожьем сменилась ядреным морозцем, а тут еще и снежок-припорошил, заискрился свежо и весело.

Дни настали такие ясные, что противоположный берег озера, который всегда сливался то с голубизной воды, то с голубизной неба, сейчас виден был совершенно отчетливо, словно через бинокль.

Соседи, знакомые, близкая и далекая родня, которые тоже истомились от скуки в унылую осеннюю пору, теперь охотно отправлялись путешествовать, врывались с шумом в яготинский дом, принося с собой в тихие залы и комнаты прекрасное настроение, светские новости и просто-напросто раскрасневшиеся от мороза лица и приветливые глаза.

Княжна Варвара, конечно, тоже радовалась друзьям, тем паче что благодаря их визитам имела теперь больше свободы, потому что не приходилось подолгу просиживать в комнате матери в нервном напряжении и гнетущем молчании. Все было бы хорошо, если бы не Капнист. Он буквально преследовал ее, стараясь обязательно заговорить, и чаще всего с глазу на глаз. То советовал написать письмо Эйнару: внушения, мол, швейцарского наставника помогут вернуть ей душевное равновесие; то выражал свое сожаление по поводу того, что Эйнара нет в такую значительную минуту рядом с ней, чтобы она могла молиться вместе с ним.

Он даже решился попросить княжну переговорить с Шевченко, чтобы тот доверился ему, Капнисту, и согласился поехать к нему в Ковалевку, а то Тарас Григорьевич как бы избегает его, проявляя неприятное отчуждение.

— Варвара Николаевна, — вперив в княжну свои черные глаза и словно гипнотизируя ее, продолжал он негромко, но настойчиво. — Помогите мне сделать Шевченко своим другом… — Будто это зависело не от него самого, а от нее. — Поверьте, это пойдет на пользу и вам, и Тарасу Григорьевичу. О себе я уж не говорю.

Все, что было на пользу Тарасу Григорьевичу, княжна делала охотно и не задумываясь, как признавалась сама себе, — очертя голову. Так и на этот раз — при первой же встрече с ним она заговорила о настойчивом желании Капниста ближе с ним подружиться.

— Я бы тоже этого хотел, но между нами постоянно встает что-то от меня не зависящее, — сказал Шевченко, а потом добавил: — Я охотно сошелся бы с человеком, который после двадцать пятого года попал в Петропавловскую крепость, но дружить с личностью, которая в чужом доме играет незавидную роль лицемерного миротворца…

— Но не слишком ли вы жестоки к нему?

— Пожалуй, нет, — добродушно улыбнулся Шевченко.

Непосредственность ответа и особенно улыбка, которая всегда придавала лицу Тараса Григорьевича особую привлекательность, сразу убедили Варвару в том, что он прав.

Перед ней был тот откровенный, наивно-добрый и благородный Шевченко, каким она его полюбила, несмотря ни на что, каким хотела постоянно видеть, слушать, ощущать. А Капнист собирается его куда-то забрать, пусть даже в свою Ковалевку, однако же, как она теперь поняла, вовсе не ради того, чтобы Тарасу Григорьевичу сделать добро, а чтобы она и он не были рядом.

Шевченко же, узнав о намерении Капниста, подумал, что недурно бы поехать, ведь он и сам чувствовал, что на какое-то время не мешает покинуть Яготин. Работа над портретами и росписью флигеля шла хорошо, но изрядно его утомила. А еще больше утомила напряженность и нервозность в отношениях с княжной и ее семьей.

В Ковалевку так в Ковалевку. Наверно, у Капниста есть какие-то свои планы. Ну, а ему-то до них какое дело! Последнее время он все больше разочаровывался в Капнисте. Какой же Капнист декабрист, если у него такая мелкая душа! Возможно, поездка с ним откроет в нем что-нибудь новое, доброе. Дай-то бог!

Капнист со своим приглашением не мешкал.