Тулепберген Каипбергенов - Неприкаянные

На каждого батыра налетело по десятку нукеров. Взяли они в кольцо Аяпбергена, вырвали из его рук копье, чтобы не мешало орудовать мечами. Пришлось и батыру вынуть меч. Тяжел и остер он был, но все же один против десяти. Ловко наносил удары Аяпберген, но и ему их наносили. Толстая шуба спасала богатыря, однако мех не железо, пробьют и его. И пробили. Почувствовал Аяпберген спиной своей холод стали.

Зарычал Аяпберген. С еще большей яростью кинулся он на врагов, на мечи их злые. И тут уже не холод — тепло собственной крови почувствовал. Смерть увидел.

И когда увидел ее, близко совсем, прозвучал чей-то голос:

— Нужна ли тебе смерть, богатырь? Нужна ли смерть твоим джигитам? Брось меч!

Не понял Аяпберген, чей голос обращался к нему, но подчинился велению. Разжал пальцы, меч скользнул по гриве коня и упал на снег.

— Скачи за мной!

Кольцо нукеров распалось, будто его перерубили, и выпустило Аяпбергена.

Теперь он увидел того, кто приказал: «Брось меч!» Это был Орынбай.

— Хан ждет тебя, — сказал разбойный бий. — Он дарует жизнь смелому батыру и его джигитам. Поспеши к ханскому шатру!

Ускакал Аяпберген со своими джигитами, открыл правую часть земляного вала хивинским нукерам. Стали они обходить аул с запада.

— Ночь, где ты? — шептал Маман. — Скрой нас от врага!

Ночь была где-то рядом, но еще не накрыла темным пологом степь. Нукеры хана успели обойти аул, сбить джигитов Айтуган-батыра и ворваться в зимовку.

На колени бросились перед врагом степняки. Но это не избавило их от смерти. Озверелые нукеры убивали все, что возвышалось над землей. Аульчанам надо было лечь, надо было уткнуться лицом в снег, казаться мертвыми, только тогда их не трогали.

Маман не опустился на колени, не пал ниц. Кто-то сунул ему в руку белый платок, и он стоял с ним, как с флагом. Лицо его было мокрым от слез. Они стыли, превращаясь в серебристые, ледяные зерна.

Мухаммед Рахим-хан уходил за Амударью, в Хорезм.

На высоком берегу он остановился, чтобы проститься с провожавшими его каракалпакскими биями. Их было много, и все смотрели на хана с подобострастием и благоговением. Им, отдавшим себя, свой народ под власть Хивы, нужна была награда. И они ждали ее, облаченную в высокие и красивые слова.

Хан стоял под знаменами, победными теперь, и яркий шелк трепетал на легком ветру. Голова его была гордо поднята, и весь он олицетворял собой торжественность и неприступность.

— Дети мои! — произнес Мухаммед Рахим молитвенно. — Небу угодно было, чтобы каракалпаки объединились под властью Хивы и обрели наконец мир и покой. Вы вошли в нашу семью добровольно и потому заслужили право на почет и уважение своего народа, на защиту Хорезма. Вы остаетесь теми, кем были, все, кроме Мамана, проклятого богом. Земля, на которой вы стоите, теперь ваша земля. Пользуйтесь ею, ставьте на ней свои юрты, разводите скот, растите хлеб. Живите богато под солнцем Хорезма.

Молча выслушали бии правителя. Слова были сказаны красивые, но не порадовали они степняков. Не щедрой оказалась рука хана, мало дал, много потребовал новый правитель. Бросить обжитые места — значит разорить хозяйство, осесть рядом с Хивой — значит лишиться воли.

Выразить свое недовольство, однако, никто не решился. Хвалить же хана, благодарить за подаренную землю было как-то неловко. Не нужна была эта земля каракалпакам.

Айдос стоял впереди остальных биев. Считал себя главным, а место главного бия рядом с ханом. В походе забыли про Айдоса, приблизили к правителю других, недостойных. Теперь, когда поход закончился и покорена степь, пора вспомнить старшего бия, воздать ему должное. Не орынбаи, не давлетназары, не аяпбергены принудили каракалпаков к повиновению, не они бросили степь к ногам хана, а старший бий Айдос. И пусть это знают все.

Снял малахай Айдос, в знак уважения приложил его к груди и обратился к хану:

— Солнце вселенной, справедливость мира, мудрость мудрости! Отец и благодетель наш! Вы соединили каракалпакские роды в одну семью, назвали вечно гонимый, обездоленный народ детищем своим. Как любящий отец, вы пожелали видеть каракалпаков рядом с собой, захотели приблизить юрты наши к стенам священной Хивы. Пусть осуществится это ваше желание! К дням навруза степняки поставят свои юрты на земле Хорезма.

Клятву дал Айдос. Не от своего имени — от имени всего народа. Так может поступить только глава племени, старший бий, хан каракалпаков.

Дерзким было это напоминание о себе. Не понравилось оно биям. Не понравилось и хану. Но принять его пришлось. Слова-то были нужными правителю. Без них не мог властитель мира расстаться с подданными, не мог уйти спокойным.