Сяошэн Лян - Исповедь бывшего хунвэйбина

В это время центральный комитет горячо поддержал дацзыбао, написанную группой из семи человек с кафедры Пекинского университета под заголовком «Так что же в конечном счете сделали для культурной революции Сун Ши, Лу Пин, Пэн Пэйюнь?», содержание которой быстро передали по радио для всего Китая и всего мира.

Потом, 5 августа, председатель Мао во дворце Чжуннаньхай написал и вывесил свою дацзыбао «Огонь по штабам!», указав, что «контрреволюционный буржуазный штаб, возглавляемый «китайским Хрущевым» — Лю Шаоци, стоит на реакционных буржуазных позициях, осуществляет диктатуру буржуазии, подавляет бьющую ключом пролетарскую культурную революцию... Лю считает, что добился цели, довольный собой приобрел величественную буржуазную осанку, в нем угас пролетарский дух, но он чувствует себя хорошо!».

После этого вся партия, армия, весь народ страны, «не жалея себя, смело стащили императора с лошади!» «Если выкорчуешь все вредные элементы, станешь непобедимым»

А дальше во всем Китае «небо перевернулось и земля опрокинулась, все возмутилось и возбудилось».

«Невиданная в истории» неудержимая сила «великой культурной революции» бешеным вихрем закрутилась по земле, как буйные водяные валы билась о берега, как река, прорвавшая дамбу, бурно устремилась вперед. Ее стремительное развитие побудило нас, учащихся средней школы — первого поколения юношей и девушек республики — кричать, орать, прыгать, преследовать, штурмовать, и в конце концов пережить позор своего падения. Мы разожгли фанатизм в десятки раз более сильный чем прежде, подняли в сотни раз более бесстрашный энтузиазм, старались показать, что в борьбе с буржуазией по-настоящему одобряем социализм...

Прежде всего мы выгнали из школы рабочую группу. Само собой разумеется, каждого из них сначала избили, оставив по себе дурную славу.

Заодно мы, наконец-то, взяли под стражу нашего директора школы, вывели его на помост для политического суда, посадили на «столб позора». Трудно было подобрать наказание директору школы, который доверял рабочей группе, проводившей «контрреволюционную буржуазную линию», и которую он тем не менее поддерживал и был для нее опорой. Только благодаря этому он столько времени продержался на плаву и, наконец, стал контрреволюционером.

Это был блистательный успех нашей классовой борьбы и борьбы линий. Мы, наконец-то, нашли новый объект революции, причем самый большой в нашей школе. С такой новейшей игрушкой, которую получили дети, очень трудно расстаться, если она попала в руки. Мы добрались до такого объекта, меняя судьбу которого, получали свежие ощущения. Взрослые давно дали понять детям, чтобы они не мечтали позабавиться этой игрушкой, им не разрешали не только развлекаться с нею, но даже прикасаться, и вот теперь, приобретя силу, они в свой интерес к игрушке вложили и месть взрослым. Анализируя и объясняя культурную революцию, мы часто берем во внимание лишь политическую ее сторону, забывая об обычной психологии, из-за чего не можем дать ей всеобъемлющего объяснения.

Директору школы мы надели самый большой колпак, повесили самую большую и тяжелую дощечку, побрили дьявольскую голову, измазали лицо, несколько раз вволю поколотили его.

Во время одного из избиений несколько «революционеров» из учащихся настолько сильно возбудились, что уже затруднялись в выборе самого «выразительного» способа издевательства, и тогда они повалили директора на пол и стали топтать ногами.

— Скажи, ты контрреволюционер?! — кричали они.

— Да! — едва оторвав голову от пола, громко, с подобострастием соглашался он, ползая по полу как черепаха с раскинутыми руками и ногами.

— Ну что, топтание помогло?

— Помогло!

Его еще несколько раз потоптали ногами.

В тот миг, когда его повалили на пол, у помоста наступила полная тишина. Что означал в тот миг, каждый человек, переживший эту сцену, вероятно, сегодня может высказать множество мыслей, которые ни в коем случае не мог поведать тогда. Такой миг с подобной сценой я испытывал несколько раз. Эта конкретная сцена вызвала в моей памяти эпизод из «Истории французской революции». «Когда 12 монархистов было выведено на эшафот, и их перед приведением смертного приговора в исполнение хотели раздеть донага, чтобы посрамить, они презрительно, высоко подняв головы глядя на толпу, выкрикнули: «Да здравствует король!».

Возмущенные французские революционные массы в этот момент молчали...