Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Большая чистка

Выпили не чокаясь. Закусили. Толстой тут же стал наливать вновь. Алексей Петрович, воспользовавшись паузой, поспешил поделиться своими смутными еще мыслями:

— Тут вот случайно совершенно узнал, что арестовали всю верхушку одного из районо. Начальница — из бывших аристократок, ее помощницы — вполне современны, жидовок среди них ни единой. Я поначалу, признаться, изумился: за что? А потом сложил с подобными же фактами… — Алексей Петрович налег грудью на стол, заговорил громким шепотом: — Я ведь в августе-сентябре снова проехал по Транссибу по заданию «Гудка»: захотели они посмотреть, что изменилось за эти годы, захотели сравнить. Уломали, согласился поехать. Да, признаться, и самому интересно было. И что же вы думаете? На железной дороге — ни единого из бывших начальников! Как корова языком. Вплоть до начальников небольших станций. В районах, областях срезаны все партийные, советские и всякие другие верхушки. То же самое по НКВД и Красной армии. Слыхал, будто брали по спискам. Хотя, конечно, из вагона многого не разглядишь, а люди на откровенность нынче не горазды. Но шила в мешке не утаишь. Впечатление жуткое, скажу я вам: как будто что ни начальник, то враг народа. Да, так вот, я и говорю: сложил все вместе и получилась странная штука: получилось, что троцкисты и шпионы тут ни при чем, хотя, разумеется, и такие имели место быть, а дело… В чем, вы думаете? — Уставился в глаза Толстого немигающим тревожным взглядом.

Толстой в ответ лишь пожал плечами.

Алексей Петрович откинулся на спинку стула, торжественно произнес:

— Дело, как мне кажется, в советской бюрократии — и ни в чем более. В самой обыкновенной бюрократии! Сталин… — Алексей Петрович вновь налег грудью на стол, еще больше понизил голос: — Сталин, судя по всему, решил избавиться от советской бюрократии, бюрократии, поднявшейся на гребне революционной волны, — вот в чем вся штука…

Толстой смотрел на Алексея Петровича, слушал, жевал губами, через лоб пролегли глубокие морщины.

— Бюрократия, говорите? Хмм! Как-то не умещается. Чего-то в этой вашей теории не хватает… Мда.

— Да это никакая не теория! — воскликнул Алексей Петрович. — Это самая банальная практика! Вы вспомните, вспомните, о чем все последнее время говорил Сталин на съездах и конференциях!

— И о чем же?

— О засилье бюрократии — вот о чем! Вот он ее и… А шпионы-диверсанты — это для дураков. Не станет же он, в самом-то деле, провозглашать: смерть бюрократии! Дураки не поймут. Дураки — они как раз эту бюрократию и составляют. Как внизу, так и наверху.

— Страшновато, — Толстой подергал себя за нос. — Эдак можно половину народа пустить под топор.

— Именно так и вышло, — захлебывался словами Алексей Петрович, который все более утверждался в своем открытии и находил для этого в своей памяти все новые и новые тому подтверждения. И даже тому, что ни один из его репортажей с мест так и не был напечатан в газете полностью, а лишь те из них, в которых констатировалось, что дела идут хорошо, и лишь между строк о том, что повсеместно на смену старым кадрам пришла и продолжает приходить молодежь с дипломами о высшем образовании и свидетельством о пролетарско-крестьянском происхождении в анкете.

— Разве это не есть доказательство замены бюрократии на новые кадры, этой скверне не подверженные? — спросил он, заглядывая Толстому в глаза. И сам же ответил: — Оставьте ее не у дел, она же новую революцию устроит! Ей не привыкать. И во все времена так было, — продолжал Алексей Петрович развивать свою мысль. — И на Западе, и на Востоке. Ибо бюрократия — это застой, это нежелание что-то делать решительное, нежелание делиться властью, это местничество, семейственность, паразитизм, взяточничество и прочие пороки заевшейся власти. Разве у нас этого нет? Разве у нас чиновников не развелось паче прежнего? Именно так и вышло. Нет-нет, Алексей Николаевич! Что бы об этом ни говорили, а дело обстоит именно так: Большая чистка — это истребление бюрократии.

— Ну и черт с ней! — Толстой поднял рюмку, покрутил ее меж пальцами. — Жаль только, что метла уж больно широка и не всегда разбирает, где бюрократ, а где так себе.

— Разумеется, тут не только чистые бюрократы, тут и еще кой-кого притянули, но это уж как водится: не путайся под ногами.

— Жутковато, — снова прогудел Толстой. — Этак мы тоже можем сподобиться…

— Увы-увы! — с отчаянной радостью согласился Алексей Петрович, только сейчас догадавшийся, что он своими репортажами вольно или невольно раскрыл механизм Большой чистки, а это чревато непредсказуемыми последствиями: власть не любит, когда кто-то разгадывает ее тайные желания и помыслы.