Иван Кудинов - Яблоко Невтона

— Верю, — улыбнулся он, благодарный жене за ее участливость. — Обротаем, Пелагеша, — пообещал, с удовольствием повторяя это крепкое и округлое словцо, — обротаем всенепременно! Куда ж мы денемся?..

Но построить, «обротать» машину ни к весне, ни даже к лету будущего, 1765 года, не удалось. Наверное, никто, в том числе и сам изобретатель, не предвидел столь затянувшихся, продолжительных сроков. И в какой-то момент многими, кто был в той машине заинтересован, овладело понятное беспокойство и нетерпение. Справлялись о том уральские рудознатцы из Екатеринбурга: ну, каково там наш земляк, Иван Ползунов, орудует со своею машиной, может, помощь нужна? Даже Нерчинская горная канцелярия — эвон откуда! — запрашивала: когда же огненная машина будет готова?

Напомнил и Петербург о себе. Пришла депеша из Кабинета. Да еще и с весьма значительною припиской Адама Олсуфьева: «Еще же повелеть изволила е.и.в. — истребовать от Канцелярии горного начальства немедленной присылки в Кабинет обстоятельного известия о успехах делания изобретенной механиком Ползуновым огнедействующей машины, окончена ли она, а буде еще нет, то когда отделается и каково в самой практике действо ее будет».

Казалось, вся Россия, затаив дыхание, ждала того мига, когда огненная машина «в самой практике действо» свое покажет.

И сама государыня равнодушной не оставалась, помнила, беспокоилась и как бы подталкивала Ползунова ускорить работу. А его и подталкивать не надо, он и без того тянет в три лямки. «Он и на малое время не перестает мыслить о приведении той машины к окончанию», — скажет о Ползунове в ответном рапорте Кабинету генерал Порошин. И не было в том ни малейшего преувеличения.

Лето выдалось в том году сухое, но не жаркое, и вода в заводском пруду, в верховьях которого, чуть на отшибе, и находился стекольный завод, не падала, а в прочие дни и выше нужного уровня поднималась. Вот Ползунов и придумал все детали, узлы и другое оборудование для сборки машины переправлять на плотах — лучшего транспорта и не надо! Тем же путем и материалы для постройки машинного здания доставлялись — брус деревянный, горбыльные доски, деготь, канат пеньковый.

Так и пошло равнобежно — сборка машины и строительство здания. И к зиме его возвели. Однако бревенчатым срублен был только первый этаж, остальные три этажа сколотили из досок, завершив столь громадное и причудливое строение шатровою крышей. Иные биографы и знатоки считали и поныне уверены в том, что-де Ползунов сделал бревенчатым не все здание лишь «из экономии материала». Но делал он так, «экономя» не материалы, а время — иначе строительство растянулось бы и до следующей весны.

Получилось же машинное здание и в самом деле весьма причудливым — каждый последующий этаж, начиная со второго, меньших размеров, чем нижний — и внушительным: этакая пирамида Хеопса! Таких сооружений Барнаульский завод не видывал! Четыре этажа снабжены шестью дверями, семь лестниц позволяли свободно перемещаться и перемещать грузы вверх и вниз, семнадцать застекленных окон, иные и железной решеткою забраны… И ни одной печки для обогрева. Ни одной! Зимой — хоть волков морозь. Там, на воле, холод не меньший, но воздух мягче и снег под ногами, а здесь, в машинном склепе, железо, железо и только железо, тяжелое, обжигающе-стылое, рукой прикоснешься — и кожа на нем остается.

Однако махину эту «железную», стиснув зубы, надо монтировать, сбирать по «крупицам», вздымая цилиндры на уровень второго этажа и ставя строго по вертикали — тут глаз Ползунова особенно нужен. И трубы паропроводные так подгонять, чтобы и комар носа не подточил, соединяя вверху с цилиндрами, а внизу, на первом этаже, с насосною установкой… А холод, холод, леденящий, жгучий — никуда от него не деться! Пока работает человек — и холод как будто бы отступает, а встал да замешкался, разгоряченный и потный — и знобью всего насквозь прохватывает. Брр! Рятуйте, братцы! — смеются сборщики, похлопывая стылыми верхонками друг друга по спинам.

Случалось, Ползунов и домой заявлялся с этим стыло-раскатистым «брр!», продрогший, одеревеневший от долгой стужи, с лицом потемневшим, серо-лиловым, как, наверное, и то «железо» в машинном зале. И первое время это «брр» не вызывало каких-либо опасений, звучало бодро и даже вызывающе: ничего, мол, стерпится, переможется! Но время шло — и это бодрое и веселое «брр» незаметно поникло, исчезло и вовсе, будто растворившись в студеном воздухе и уступив место надсадно-глубокому, затяжному кашлю… Теперь Пелагея по этому кашлю и узнавала еще издалека, что муж ее, инженерный капитан-поручик Иван Ползунов, со службы своей возвращается. Идти же неблизко — от стекольного завода до Тобольской улицы не рукой подать. Раньше-то Ползунов этого расстояния и не замечал — ходок он был искушенный. Однако с тех пор, как начал душить его кашель, изнурительный и неотступный, казалось, внутри все разрывающий, ходить становилось все тяжелее… И ночью кашель не давал ему спать. А утром чуть свет Иван поднимался — и снова спешил к своей машине.