Иван Кудинов - Яблоко Невтона

— Поздно уже… отдохнул бы сегодня. Совсем извелся, не спишь.

— Отдохну… отосплюсь, Пелагеша, время придет. Вот измыслю машину, закончу дела, тогда и отдохну, — ласково обещал, поднимаясь из-за стола. — Ну, я пойду, Пелагеша, покумекаю малость со своими бумагами, — виновато и чуточку даже небрежно говорил о «своих бумагах», как о чем-то безличном и незатейливом, хотя уже горел нетерпением и мыслями был там, в своем закутке, где на столе по бокам, слева и справа, стопками высились книги, а в центре лежали вразброс оставленные с прошлой ночи листки, обрывки листков с какими-то беглыми записями, пометками и муравьиной разбежкою дробных цифр, схемы, расчеты и чертежи черновые, наспех сработанные на таких же листках и плотной картузной бумаге, в коих много еще неясного.

Ползунов оправил и вздул свечи в шандалах, поставив их так, чтобы свет падал ровно. И сел за стол. Прямо перед глазами, в простенке, висел небольшой барометр, «погодник», сделанный саморучно шихтмейстером еще в Колывани, — и стрелка острием своим касалась буквицы «ять», что значило — «ясно». Шихтмейстер, не будучи слишком суеверным, улыбнулся, подумав, что сие указание барометра — добрый знак, ибо ясность и в работе ныне нужна. Ну-с, господин шихтмейстер, доколе еще стоять? — подтолкнул он себя привычно, коснувшись рукою справа книги Ломоносова, лежавшей поверх стопки, на видном месте, но в руки не взял и не стал открывать без надобности — да и знал он ее наизусть. А слева, поверх такой же стопки, высилась книга Ивана Андреевича Шлаттера с казенно-сухим и непомерно длинным названием: «Обстоятельное наставление рудному делу, состоящее из четырех частей, в которых описаны рудокопные места, жилы и способы для прииску оных, також учреждение новых рудников, потребные к рудному произведению машины, и разобрание, толчение и промывание руд, с прибавлением о добывании каменного уголья».

Ползунов дух перевел, дочитав до конца, и улыбнулся: попробуй запомнить и произнесть вслух название — язык сломаешь! Но книга ценная, скорее бесценная в той части, где описаны «потребные к рудному произведению машины». Отсюда все и пошло для него, здесь он и зарядился мыслью (а не в Вулсторпском саду!) о создании огнедействующей машины. Он подержал в руках книгу и положил обратно, поверх стопки. Это был один из немногих экземпляров, привезенных генералом Порошиным из Петербурга. И Ползунов заполучил книгу без особых затрат (в виде исключения, поскольку на руки эту книгу никому не давали) у штаб-офицера Александра Гана, ведавшего обучением горному делу не только юных кадетских сержантов, вчерашних воспитанников Московского университета, приехавших на Алтай вместе с генералом, не только пробирных учеников из числа офицерских и подъяческих сынков, но и тех заводских офицеров, которые, по словам Порошина, «недостаточны в теории и практике».

Ползунов не входил в этот круг, не вписывался, будучи по своим знаниям на две головы выше многих офицеров и специалистов; был он сам по себе, со своею практикой и теорией, держался просто и независимо, последнее порождало тайную зависть иных неудачливых сослуживцев, а нередко — хулы и непонимание. Даже бергмейстер Ган, весьма строгий и осведомленный муж (сам учивший других), в разговоре с шихтмейстером несколько тушевался и вел себя осторожно. А рапортуя Канцелярии о первых успехах в преподавании горного дела кадетским сержантам и офицерам, «недостаточным» в знаниях, о Ползунове проговаривался как бы вскользь, мимоходом, с какою-то недомолвкой, похоже, и сам теряясь в догадках: «Шихтмейстер Иван Ползунов… более в доме своем книгу о рудокопном деле читал… А из другой книги о минералогии выписал экстракт, а что из оной вытвердил, мне неизвестно».

А кому было известно? Разве что самому Ползунову, «вытвердившему» в ту зиму немало прелюбопытных, а то и замечательных книг. Читал он их запоем, но не бездумно, скорее въедливо и придирчиво, с заостренным карандашиком в руке — и все, как говорится, раскладывал по полочкам.

Вот и эти две книги — сочинения Ломоносова и президента Берг-коллегии Шлаттера — не случайно лежали поверх столь внушительных стопок, слева и справа — будто два ценных груза на невидимых весах… Но с одной лишь разницей: книга Шлаттера, вдруг утратившая для шихтмейстера изначальный интерес, лежала этаким кирпичом, недвижно и молчаливо. Ползунов давно перестал ее замечать — и сейчас к ней не обращался, и потом, завтра и послезавтра, когда проект огненной машины будет готов, ни разу о ней не вспомнит и не обмолвится. Хотя именно эта книга — «Наставление» Шлаттера — подтолкнула его к мысли об огнедействующей машине, правда, более ничем не сумев заинтересовать и утолить жадного любопытства шихтмейстера.