Андрей Серба - Полтавское сражение. И грянул бой

— Верим тебе, кошевой!

— От Москвы можно ждать любой подлости!

— Знаем Андрея — добрый рубака!

— Слыхали об Орлике — умный казак и верный человек!

— Говори дальше, кошевой!

Гордиенко не заставил себя долго уговаривать:

— Неужто будем ждать, когда царь явится на Сечь с огнем и мечом? Неужто станем безропотно ждать уготованной нам Москвой жестокой участи? Или защитим свою волю и казачьей саблей положим конец проискам Москвы на нашей земле? Наши браты на Гетманщине уже поднялись против царя Петра и кличут нас на подмогу под стяги гетмана Мазепы! Встанем с ними плечом к плечу! Отстоим с братами общую волю! Не склоним голову перед Москвой!

— Не склоним! Не встанем на колени перед Москвой!

— Погибнем, но не покоримся царю!

— Умрем на родной земле, но не пойдем за Волгу!

— Кошевой, веди на москалей!

— Слава кошевому и гетману Мазепе!

Константин не ошибся — он точно угадал и использовал момент, когда рада должна была принять нужное ему решение.

— Славное сечевое товарищество велит мне вести его в поход на царя? Подчиняюсь приговору рады! Но, может, кто-то из другов-братов желает иного? Возможно, кто-то против начала войны с москалями, врагами Сечи?

Гордиенко знал, что на раде немало противников Мазепы и короля Карла, однако был уверен, что в сложившейся ситуации ни один из них не осмелится высказать вслух свое мнение. Подавляющее большинство участников рады были настроены против России, а поскольку присутствующие были сильно возбуждены выпитой горилкой и происходящим, то в потасовке, которой неизбежно сопровождалось на раде принятие решения по спорным проблемам, сторонникам Москвы изрядно намяли бы бока. Но задать свой вопрос он был обязан — согласно казачьим законам все участники рады — от кошевого атамана до обычного сечевика — были равны, и каждый имел право на собственную точку зрения. Каково же было удивление Гордиенко, когда в наступившей после его вопроса тишине он услышал слева от себя громко и четко произнесенные слова:

— Я против войны с Россией.

Константин развернулся в сторону смельчака, отыскал его глазами. Это был гуляйпольский полковник Петро Сорочинский, редкого ума и отчаянной храбрости старшина. Впрочем, другими полковники Гуляй Поля и быть не могли: на их землях, где вдоль богатых рыбой и пернатой дичью притоков Днепра на плодородных черноземах появлялось все больше казачьих хуторов и зимовищ, чаще всего происходили стычки с ордынцами и возникали всякого рода недоразумения с русскими властями. Стоя в окружении пяти-шести десятков своих казаков, выделявшихся среди Других добротными жупанами, крепкими сапогами и дорогим оружием, Сорочинский смело смотрел на кошевого. Гуляйпольский полковник был уважаем всей Сечью: старшиной — за ум, простыми запорожцами — за отвагу, а с такими людьми осторожный Гордиенко старался не портить отношений ни при каких обстоятельствах.

— Рад, что ты смог прибыть на раду, друже Петро, — сказал Константин. — Не откажись объяснить товариществу, отчего тебе мила Московия, залившая казачьей кровью братский нам Дон и теперь подбирающаяся к Запорожью. Может, уже присмотрел себе за Волгой местечко, ничем не хуже Гуляй Поля?

— Не откажусь, друже Костя.

Положив ладонь на рукоять сабли, Сорочинский двинулся через толпу прямо к бочке с возвышавшимся на ней Гордиенко, и плотная толпа послушно расступалась перед ним. Остановившись в шаге от кошевого, полковник поднял на него взгляд.

— Спрашиваешь, не присмотрел ли я себе за Волгой местечка вместо Гуляй Поля? Нет, поскольку я скорей погибну на своей земле, чем по чужой воле покину ее. Но речь сейчас не об этом. Хочешь знать, отчего мила мне Москва, причинившая столько бед казачеству? Нисколько не мила она мне, и я встречу москалей пулей и саблей, если они посмеют явиться на Сечь устанавливать собственные порядки. Однако защищать родное гнездо и воевать со шведами-латинянами против единокровных и единоверных россиян — не одно и то же. Куренной Заглада поминал гетмана Хмеля, последую его примеру и я. Не из великой любви к Московии, на которую он не раз ходил в походы с королем Владиславом, заключил Богдан с ней союз, а в силу безвыходности положения. Не менять короля на царя, а создать единую и сильную казачью державу мечтали он и его сподвижники, да не было им в том промысла Божьего.

Сорочинский перевел дыхание, набрал в грудь побольше воздуха. Он должен говорить как можно громче, чтобы его слышало возможно больше казаков!