— Но нам-то татарове поганые не опора, — настаивал Василий. Было ему семнадцать годков. Пылок, неустойчив.
— Толковать так прилично лишь в торговом ряду, — оборвал отец. — Ныне они сильнее. Станем — мы.
— Когда же, батюшка? — стихая, проронил сын.
Зажигался он и гаснул быстро: будто не его чадо, а братца Андрея. Борис умно помалкивал. Лишь когда великий князь сказал, что пора научаться, воюя за меньшее, не попирать великое, у него вырвалось:
— Учение-то из-под палки!
— А медом по устам никого не учат, сыновец, — живо отозвался Невский и вперил пристальный взор. Не родственный, не согретый шуткой и симпатией, а отстраненный и оценивающий: не ошибся ли он в нем, Борисе?
Молодой ростовский князь выдержал поединок глаз.
— Готов хоть под конской плетью научаться, князь-дядя, ежели от того станет польза Руси.
Александр Ярославич враз просветлел от разумных слов.
— Тогда ладно. Поедешь в Орду. Начав учиться, русич учителей их же наукой переборет. Они с хитростью, мы — вдвое. Они фальшью оболокутся, а мы простотой своей на кривой их объедем. Не победим, так одолеем!
Он развеселился и смотрел на обоих ласково, даже с подмигиванием. Таким Борис его видел редко, разве что в доме своей матери, и никогда в других местах. Княгиня Марья Михайловна напоминала Невскому свою младшую сестру Ефросинью, невесту Федора...
Томясь духотой, отодвинули волоковое окошко с римскими стеклами. Небо зашелестело галочьей стаей. Галки летели низко. К оттепели.
Великий князь спускался по крутой, выбитой между пещерными камнями лестнице. Нагнувшись, нырнул в полукруглую дверцу, окованную позеленевшей медью. Под низкими сводами Онфим запалил факел в железном светце. Подземелье состояло из нескольких кладовых. У самого потолка в каменной кладке виднелись продухи в виде узких прорезей, забранные решетками. Первая кладовая была набита копьями и щитами, годными в любой момент к употреблению; оружием, отбитым у врагов, — половецкими драгоценными колчанами, печенежскими плетьми с резной рукоятью, литовскими дротиками, свейскими двуручными мечами. Во второй по стенам висели золоченые латы, бармицы и кольчуги. В третьей хранилось в ларях финифтяное узорочье, сквозные рисунчатые цепи, кованые пояса с каменьями, блюда, чаши. Сокровища собирались веками, а таяли быстро. Князь придирчиво выбирал, что везти новому хану? О Берке стало известно, что он любит искусства, украшает Сарай. Дары должны быть редкостными.
Уже вглядываясь в плоское желтое лицо хана с жидкими волосами, зачесанными за оба уха, Невский лихорадочно искал ключ к характеру этого всемогущего человека. На Берке был колпак с золотой тульей, крупные изумруды украшали макушку, в серьге блистал самоцвет. Русские князья принарядились в парчовые кафтаны с атласными отворотами, застегнулись серебряными поясами, надели остроносые шагреневые сапожки. Берке благосклонно принял дары, спросил о здравии и отпустил всех, кроме Александра.
— Как ты понимаешь свое назначение на земной тверди? — спросил он князя, вперив умные, словно затененные, глаза.
Взгляд был не угрожающ, но настойчив, требовал ответного труда мысли. Хан продолжал:
— Звезда светит без души, хотя видом прекрасна. Костер греет и жжет: не в его власти изменить свое естество. Конь спасает седока, но будет слушаться и чужого стремени. Народы, подвигнутые рукою владыки, не подобны ли слепой стихии? Все говорят, что ты мудр. Побеседуем.
Александр Ярославич приложил руку к груди в знак признательности. Берке он встречал раньше, в окружении Батыя, который был хитер, свиреп, но и уговорчив. С Сартаком, вечно искавшим опоры вовне, и вовсе было просто. Жаль, мелькнул на ордынском небе слишком быстрой звездочкой. Задушенный арканом по приказу дяди, он схоронен где-то в степи ночью, без свидетелей. Его же убийца, человек с мягкими задумчивыми жестами, пытал теперь князя опасными головоломками.
— Мощь и величие хана столь возвышаются над мелочами жизни, что поставить его деяния в ряду стихий будет лишь справедливо. — Тень насмешки или скуки прошла по неподвижному лицу Берке. Хан ждал от него не лести, а равной игры ума. Ну что ж... лишь бы не ошибиться. — Однако далее разлив рек или трясение земли взывают не к одному безрассудному бегству. Как и движение победоносного войска. — Невский вежливо склонился в сторону хана. — Но прежде чем сразиться, я всегда размышляю: будет ли мое назначение человека и князя оправдано, если, покидая земную юдоль, я лишь скажу, что ничего не понял в окружающих меня событиях? Сам стал подобен гонимому древесному листу?
Читать дальше