Хаим Зильберман - ВОССТАНИЕ В ПОДЗЕМЕЛЬЕ

Он ушел, а мы продолжали молча лежать на своих местах. Всё было ясно без слов. То, о чём надо было сказать, мы сказали: здесь нет одного безумца, все мы такие!

…Мне, видимо, не суждено быть героем. Дверь закрылась – и сердце у меня заныло… Я старался заглянуть людям в глаза, понять состояние духа каждого, слиться с ними и избавиться от гнетущей тоски.

В голову лезли всякие мысли. Одно было бесспорно: столкнулись наконец! Глиняный горшок налетел на камень… Может ли он надеяться на удачный исход боя?

Если горшок падает на камень – горе горшку! Если камень падает на горшок – всё то же: горе горшку!

Плохо быть глиняным горшком!

Вот почему я не знал, куда деться от тоски.

Глянул в сторону Васи. Он лежал молча, уставившись глазами в потолок. Я понимал: ему нелегко. Люди пошли за ним, надо было их вести. А куда?..

События развернулись так стремительно, что мы не сумели к ним подготовиться. Все наши мечты во время ночных бесед, все предположения комитета, все предвидения и расчёты – всё это оказалось химерой. При первом же серьёзном столкновении с начальством наша беспомощность и неумение вести борьбу обнаружились с полной силой. Мы были мудрецами – это верно, но верно и то, как сказал Цой, – что мудрец, который много видел, но ничего не сделал, стоит куда меньше мальчишки, сделавшего своими руками хоть одну полезную вещь.

Пожалуй, только Вася знал, что нужно было делать. Да вот случилось так, что уже ничего не стало нужно…

Оставалось только лежать и ждать. Чего? Чтобы нас поодиночке перетаскали наверх или всех вместе задушили внизу?

Но на работу уже никто не пойдет! Это ясно! Даже Пророк, кажется, понял, в какую страшную драку мы вступили, и решил присоединиться к нам. Да. Он тоже не станет работать.

Так ли это на самом деле, или мне только кажется? Может быть, через час или два люди испугаются наступающего голода и покорно построятся в проходе, чтобы следовать в мастерскую? Всё возможно!

Давала себя знать усталость. Руки и ноги болели, словно я работал несколько смен без отдыха или прошел пешком по всем коридорам подземелья; хотелось без конца лежать, забыть обо всём, что нас окружало, не думать о том, что впереди…

В конце концов, я пришел к выводу, что мне совершенно неизвестно, какие мысли осаждают моих соседей по камере, о чём они молятся, на что надеются. Но дальнейшие события не заставят себя ждать. Там, наверху, начальники не сидят сложа руки, да и «капуцин» поможет не нам, а им!

Первое же столкновение покажет, о чём думают люди в нашей камере.

…Я, кажется, задремал. А когда проснулся, в камере всё было по-прежнему. Люди молча лежали на своих местах, только Отто с Шарлем снова затеяли свою бесконечную игру.

– Пеламида! – слушал я шепот Отто.

– Мурена! – так же шепотом ответил Шарль.

– Звездочёт! – после небольшой паузы сказал Отто. На этот раз друзья мысленно плыли по рекам и озёрам, по морям и океанам, вспоминая известных им обитателей водных просторов земли. Вероятно, они ещё долго продолжали бы своё увлекательное путешествие, если бы чей-то тоскливый голос не нарушил тишину, царившую в камере:

– Скоро ли они?..

Все обернулись. Болгарин Иван, лежавший рядом со мною, поднял голову и долго разыскивал взглядом того, кто произнёс эти слова. Не найдя его, Иван сказал, ни к кому не обращаясь:

– Кому-то, видно, скучно стало. – И, усмехнувшись, добавил: – Не волнуйтесь, долго скучать не дадут!

Я тоже приподнялся, чтобы посмотреть на верхние нары, – и замер от удивления: наш Али стоял на коленях лицом к стене, раскачивался всем телом и медленно проводил ладонями по лицу. Он молился!

Это было совершенно невероятно хотя бы уже потому, что до сих пор никто не видел Али за молитвой. Мы долго наблюдали за ним.

Неожиданно на нарах поднялся Пророк – человек, от которого никто до сих пор не слышал громкого слова, и, указывая на Али, высоким срывающимся дискантом торжественно возвестил:

– Он молится сатане!

Вся камера обернулась на этот возглас. Пророк, видимо, намеревался ещё что-то сказать или, возможно, даже прочитать целую проповедь, но тут его прервал насмешливый голос Шарля:

– И разверз бог уста валаамовой ослицы!..

По нарам пронесся глухой шум. Непонятно было, смеются люди или выражают недовольство

– Я голоден! – крикнул вдруг Пророк.

Он уселся на край нар и принялся как-то по-птичьи вертеть головой то в одну, то в другую сторону. Казалось, ещё минута – и вся камера застонет от боли, заскрежещет зубами, люди бросятся на Али и, подобно Пророку, закричат: «Я голоден!.. Мы голодны!..»