Юзеф Крашевский: Калиш (Погробовец)

Рядом на убранной лошади ехал серьезный муж, тоже приодетый и вооруженный, как на бал, Пшедпелк, воевода Познанский, за ним Мсцибур, каштелян, и трое старших рыцарей, дальше Павлик Налэнч и Заремба, по прозвищу Монах, воспитывавшиеся вместе с князем.

Все они прифрантились по примеру князя, так как Пшемко любил, чтобы вокруг него все выглядело красиво.

Он не перенял от дяди его простых привычек, но и от отца не мог унаследовать этого стремления к блеску, так как старик Пшемысль, набожный муж, проводивший ночи в молитве, тоже не любил роскоши; его покойная мать Елисавета равным образом не обращала на это внимания.

Как это нередко случается, Пшемко перенял эту склонность либо от дедов-прадедов, либо она появилась как результат его горячей крови и юношеской фантазии.

Все его окружающее, вплоть до последнего обозного служителя, должны были наряжаться. Лошади тоже поблескивали, позванивали, на их головах торчали султаны, на груди разные побрякушки.

Весь отряд, сопровождавший познанского князя, блестел и сиял. Сам он, спрыгнув с коня, снял шлем и подошел к дяде, смиренно кланяясь и припадая к рукам.

Дядя обнял его за шею и прижимал, как сына; когда же Пшемко выпрямился, князь Болеслав стал наслаждаться его видом.

— Шестнадцать лет! Мальчишка! — смеялся князь. — А вот вырос, возмужал, словно ему двадцать! Куда ты так торопишься?

— Понятно, тороплюсь, дорогой дядя, тороплюсь! — засмеялся Пшемко: — Хочется в поход! Пора! Все мои сверстники уже воевали, а я должен читать с духовником или во дворе бросать копье в щит, когда мои руки чешутся пустить нож в саксонцев или…

— Ох, этого удовольствия еще тебе хватит, — вздохнул Болеслав. — Германцы так скоро не переведутся! Подожди!

Разговор был прерван воеводой Пшедпелком, подошедшим поздороваться.

Болеслав приветливо его встретил, поздоровался с ним, а затем с другими лицами, сопровождавшими племянника, и с улыбкой повел всех старших в замок.

Так как в комнатах было душно, то все уселись снова на крыльце, где уже не было княгини Иолянты. Старик-ксендз Мальхер стоял поодаль. Это был любимец князя и его жены, набожный, ласковый человек, мирного нрава, очень скромный, как говорили тогда — благословенный.

Пшемко подошел к нему и поцеловал ему руку, согласно обычаю, а старик, тронутый, благословил юношу.

Князь Болеслав, вспомнив свое горе, стал жаловаться на лихорадку.

— Если б хоть это зло пристало попозже! — воскликнул он. — Мне необходимо идти в поход на этих проклятых разбойников, на Санток, на Стшельце… а вот никуда не гожусь! Еще пока трясет, ничего — не обратил бы внимания, но как начнется жар да голову ломит — тут человек не владеет собой.

Пшемко посмотрел на своего воеводу, перемигнулись.

— Дорогой дядя, — сказал он, — если б это было не грешно и не так скверно, я бы сказал, что радуюсь этой болезни. Лихорадка пройдет, а теперь она может исходатайствовать у вас разрешение отправиться мне на Санток вместо вас.

Князь Болеслав вскинул руки вверх.

— Не разрешу, — воскликнул, — не разрешу! С этими разбойниками не твое дело возиться; в первый поход я сам тебя поведу.

Пшемко, огорченный, повернулся к воеводе.

— Говорите же вы, поддержите меня! Воевода шагнул вперед.

— Милостивый князь, — сказал он, — нашему молодому князю пора бы попробовать помериться силами с врагом, и нам трудно его удерживать: так и рвется в бой.

— Да еще рано ему, рано, — хладнокровно возразил князь Болеслав. — Когда придет время, позвольте судить мне. Он у нас один.

И подошел обнять Пшемка.

— Дядя, милый! Пусти меня! Пусти! Вернемся в сохранности! Пшедпелк будет моим кумом в этом крещении кровью. Это муж опытный…

— Не спорю, — воскликнул князь, — но и я кум не хуже! Воевода опустил голову и отошел назад.

— Да ведь я и сам хотел повести тебя, если б не эта противная лихорадка! — говорил старик. — Эх! Поймала ж она меня! Вовремя, нечего сказать! Пока что — саксонцы и бранденбуржцы окапываются, вбивают столбы, строят замки, усиливаются. Дать им тут укрепиться, так потом еле выкуришь. Пользуются передышкой, а тут весна, а тут пастбища, тут и отдохнувшая дружина!

— Так махните лишь рукой! Разрешите, ради Бога! Мы с воеводой завтра же двинемся!

В этот момент вошел Ян Янко, калишский каштелян, доверенное лицо князя и его товарищ и друг; тоже немолодой, но крепкий сухой мужчина с загорелым лицом в морщинах, с уже поредевшими волосами, широкой грудью и короткими ногами, выгнутыми от верховой езды.