Юзеф Крашевский: Калиш (Погробовец)

В борьбе за корону пропала Силезия, пропало Поморье, а орден Крестоносцев угрожал Великой Польше. Но народилось объединенное королевство, и сын Владислава, Казимир Великий (1333–1370) упрочил свой престол и создал сильную Польшу, пока наконец в конце XVIII столетия немцы опять не взяли реванш.

На наших глазах происходит последний акт великой драмы "Drang nach Osten" (стремление на восток), начатой немцами полторы тысячи лет тому назад. Мы видим, что со своей стороны и мы идем в седьмой раз к Поморью!

В. МРОЧЕК

Декабрь. 1914 г.

Калиш (Погробовец)

Историческая повесть из времен Пржемыслава II

Среди всех княжеских дворов Польши во второй половине XIII столетия не было другого такого не блестящего и скромного, как калишский двор князя Болеслава, прозванного Благочестивым.

Прекрасный воин и в то же время богобоязненный муж, князь был женат на столь же честной и благочестивой женщине, Иолян-те, сестре Кинги, жены краковского князя Болеслава. Постоянно досаждали ему войны то со вторгающимися в пределы княжества бранденбуржцами, то с силезскими князьями, то с другими родичами, жадными к земле, а потому вечными непоседами. Так он и не мог почти дня передохнуть, сперва шныряя по границе около Сантока и Дрдзеня, основывая или захватывая крепостцы, а потом уже охраняя не только свои земли, но и наследство молодого Пшемыслава Погробовца, родившегося после смерти познанского Пшемыслава, в качестве назначенного опекуна. Судьба сироты заботила его, тем более что у него самого не было наследника, а лишь три дочери, которым он не мог передать землю, так как она нуждалась в мужской власти.

Итак, работы было достаточно, и князь Болеслав даже не помышлял засесть на отдых в своем замке; но это был крепкий и здоровый человек, созданный работать и трудиться, никогда не теряющий желания что-либо делать, всегда хорошо настроенный, с покойным выражением лица, чистым сердцем и очень простой в обращении с людьми.

Среди многочисленных княжеских дворов того времени в Кракове, Серадзе, Познани, Вроцлаве, Лигницы, Ополе и Плоцке — калишский двор менее всего бросался в глаза и вовсе не стремился к блеску.

Болеслав должен был держать много военного люда, так как ему не давали вздохнуть свободно, но это были как бы младшие братья, как бы честная дружина и дети. Все держали себя с ним свободно, но с оттенком уважения, вызванного его добродушием. Любили его и свои, близкие, любили и чужие, и хотя в ту эпоху требовалось, чтобы вождь выделялся и пользовался почетом, Болеслав все-таки мало заботился о гордой осанке.

Ходил он как обыкновенный рыцарь, не думая о красивых латах или же дорогом пурпуре и бисере, не любил и драгоценности, а в домашней обстановке носил обыкновенную куртку, кожаные штаны и старую, порядком потертую шапку; не раз чужые послы принимали его за рядового придворного, что лишь смешило князя.

Вглядевшись в его скромное загорелое лицо с быстрыми черными глазами, всякий мог все-таки догадаться, что это человек благородного происхождения и барин в душе. Смелый и быстрый взор, ласковая и уверенная улыбка, умное и светлое выражение лица. А между тем он не старался принимать гордую осанку, напротив, как бы прикрывал христианским смирением свое происхождение, и любил, когда к нему приходили не с челобитной, а доверчиво, как к отцу.

В повседневной жизни редко кто был жалостливее его, так как, будучи хорошим христианином, он в каждом видел брата во Христе, хотя в то же время на поле сражения с язычниками или же с саксонцами и бранденбуржцами (эти воевали заодно) был воином дерзким, почти безумным.

Шел в бой перекрестившись, с молитвой и той песней к Божьей Матери, каковая увековечилась со времен Болеслава Храброго; но, попав в боевую сутолоку, когда в нем разыгрывалась, бывало, рыцарская кровь, превращался в страшного врага.

Зато когда, успокоившись, шел на ратное поле в сопровождении ксендзов, которых обыкновенно водил с собой к раненым и умирающим, то при виде обезображенных и полумертвых воинов у князя градом катились слезы. Заламывая руки, он жаловался, что все время идут неизбежные войны.

— Не будет этому конца, — говаривал он, — пока эти земли не получат одного господина, а нас, мелких владетелей, судьба не уничтожит или же пошлет в изгнание. Мы сами искореняем друг друга и разрушаем страну, порученную нам Богом.

Жалобы эти были, однако, напрасными, так как более мелкие польские владения не только не объединялись, но еще более раздроблялись. Мазовецкие земли расползались, в силезских все больше и больше росло собственников, Краков и Сандомир шли порознь, Познань и Гнезно вели свою линию. Чем больше было наследников, тем больше росло властолюбивых врагов. Брат грабил брата, племянник — дядю, нередко сын шел против отца. Некоторые из них, обессилев, призывали пруссаков и Литву. На шее у Мазовша и Поморья сидели немецкие крестоносцы, завоевания которых росли и законно, и незаконно.