Юзеф Крашевский - С престола в монастырь (Любони)

Ружана в отчаянии ломала руки.

Мешко посмотрел на нее и кивком головы отпустил. Он с нетерпением ждал прихода Дубравки и надеялся, что она ему объяснит значение всех этих приготовлений в дорогу. На самом деле, час спустя, вошла в комнату княгиня, но не веселая и жизнерадостная, как обыкновенно, а грустная, нервная и взволнованная.

Мешко указал рукой на двор, где лежали приготовленные сундуки и вьюки, как бы спрашивая Дубравку, что все это значит?

Дубравка на него посмотрела.

— Да, я посылала к отцу в Прагу с просьбой прислать за мной… Хочу вернуться домой. Мне здесь дольше оставаться нельзя.

Она на минуту задумалась, а затем, глядя на мужа, продолжала:

— Мне стыдно… Видите, я все еще ношу девичий венок, потому что ни торжественного крещения, ни обряда венчания не было. Поэтому я не имею права назвать себя твоей женой. В глазах христиан дочь Болеслава только твоя возлюбленная, как все эти Лилии и Любуши… а дочь Болеслава Лютого и внучка Пшемыс-лавов ею быть не может и не будет! Предпочитаю вернуться к отцу, чем переносить этот стыд и жить среди язычников. Уеду домой! — еще раз повторила она.

Мешко стоял огорченный и не знал даже, как ей возразить. Дубравка еле удерживалась, чтобы не плакать.

— Нет, вы не уедете! — сказал Мешко. — Пришлось бы вашему отцу прислать все свое войско, иначе я вас не отпущу!

— Тогда я убегу, а так жить не буду и стыдно мне, и грех! — прибавила Дубравка.

Князь, пожав плечами, сел на ложе и задумался.

— Ведь я вам дал слово и сдержу его, — отозвался Мешко. — Я знаю, что делаю.

— И я знаю, что делаю и чего требую… я покорно ждала… а теперь пришло время назвать меня женою или отпустить обратно домой.

Князь медленно поднялся со своего места, задумался о чем-то, а затем, подойдя к плачущей княгине, сказал:

— Когда обратно прилетят ласточки, все кумирни падут, и в Гнезне воздвигнем первый костел. Когда ласточки вернутся, — повторил он.

У Дубравки радостно блеснули глаза, и она, как ребенок, хлопнула в ладоши.

— Поклянись твоим новым Богом, поклянись Христом, карающим вероломных, — воскликнула она, и, снимая с шеи крестик, подала ему его, — поклянись!

— Клянусь! — ответил Мешко.

Дубравка стала его благодарить; князь, нахмурившись, стоял, не говоря больше ни слова.

С того дня начались приготовления к торжественному крещению.

Чешские послы, которых отослали обратно в Прагу, должны были вернуться к Мешку вместе с прилетом ласточек, в сопровождении благочестивого священника Боговида, который должен был торжественно крестить Мешка.

В Гнезне, где уже строился первый костел, кипела работа, спешили его закончить к весне: там должны были крестить князя. Между тем отец Иордан, Власт и другие старались к этому времени собрать как можно более новообращенных, которых решили крестить в тот же день, что и Мешка.

В замок в Гнезне свозили белые платья и все нужное для этого памятного дня. Было решено, что в тот же день все остальные кумирни, идолы в лесах и на распутьях и священные рощи будут истреблены и сожжены.

Кумирня, что стояла около замка на Цыбине, тоже была уничтожена в присутствии всех жителей. Но никто уже не смел восставать против этого, так как не только весь двор, но и войско было обращено в христианство.

В этот же день отец Иордан освятил место, где в скором времени должны были построить церковь. Все это происходило явно, на глазах всего народа; о жрецах и гуслярах как будто забыли; они исчезли куда-то, и никто их больше не видел. В стране было тихо, а люд молчал, и священники спокойно ходили в народ, стараясь их обратить, но оказалось, что только знатные охотно слушали их, гостеприимно принимали у себя, беднейший же класс относился к ним с полным равнодушием, и в этой среде случаи обращения в христианство были весьма редки.

С прилетом первой ласточки из Праги явилось посольство в сопровождении старого священника Боговида.

Дубравка пешком вышла ему навстречу, и Мешко принял его с подобающим его сану почтением. В первых числах марта весь двор, войско, все христиане и те, которые должны были креститься, поехали в Гнезно.

Кортеж отличался необыкновенной пышностью и торжественностью, но дорога, по которой он следовал в Гнезно, была совершенно пуста. Встречавшиеся кое-где по пути следы язычества уничтожали, а на их месте водружали кресты.

Везде на распутьях и у священных ручьев, где раньше приносились жертвы языческим идолам, ставили эти эмблемы новой веры. Нигде народ не смел стать на защиту старых богов. При виде этого кортежа и чешского войска народ бежал с полей и скрывался в лесах, исключительно этим выражая свой протест.