Михаил Волконский - Темные силы

Таким образом, полицейский агент смог узнать, что турчанка с евнухом решительно ничего не могут показать по данному делу. Зато рассказ о турке, сделанный Сашей Николаичем, был воспринят полицейским с живым интересом, и он все записал в протокол от слова до слова.

Полицейский опечатал вещи, принадлежащие Крыжицкому (он, собственно, главным образом, и являлся за ними в гостиницу), и ушел, оставив Сашу Николаича и Тиссонье в обществе турчанки и евнуха.

— Да! — сказал евнух. — Наш господин погиб ужасной смертью, но теперь, дело прошлое, можно и говорить!.. Он был достоин такой смерти!

— Вот как? — удивился Саша Николаич. — Почему вы так думаете?

Евнух, как бы спохватившись, что у него от излишнего волнения вырвалось из уст неосторожное слово, сейчас же стал отнекиваться:

— Впрочем, я ничего не знаю!.. Я говорю так, потому что люблю составлять гороскопы, а по гороскопу выходило, что наш господин умрет страшной смертью!

Разговор евнуха о гороскопе показался Саше Николаичу не совсем искренним и правдоподобным, и он, желая узнать о жизни Крыжицкого возможно больше подробностей, решил прикинуться, что знает больше того, чем это было на самом деле.

— Ваш господин, — сказал он, — принадлежал к секте…

Евнух вздрогнул.

— Вам известно об этом? — проговорил он, строго сдвигая брови.

— Да, я могу судить по некоторым данным…

— А вы знаете, какая это секта? — спросил евнух.

— У нас их называют «ассассины», — сказал ему Саша Николаич, — а у вас «исмаилие», кажется?

— Да. Это ужасная секта, над которой висит проклятие каждого правоверного!

— Но, в таком случае, как же вы служили ему, если вы — правоверный мусульманин? — спросил Саша Николаич.

Евнух долго молчал, не зная, что ответить. Прямо поставленный Сашей Николаичем вопрос застал его врасплох.

— Видно, я вам должен сказать правду! — произнес он наконец. — Фатьма, оставь нас! — обернулся он к турчанке.

Та, сверкнув глазами из-под окутывавшего ее лицо платка, все же послушно встала и вышла в соседнюю комнату.

— Знаете что! — обращаясь к Саше Николаичу, сказал Тиссонье, которому скучно было присутствовать при разговоре на непонятном ему русском языке. — Я пойду вниз, в общий зал, а вы, когда закончите разговор, зайдите за мною!

Саша Николаич согласился с этим.

— Ну, теперь мы одни! — продолжал евнух, когда француз тоже ушел. — И я теперь скажу вам правду, чтобы вы не могли упрекнуть меня, что я — не правоверный мусульманин. Я служил не этому, умершему страшной смертью человеку, а другому, который приставил меня к нему и который для меня и Симеона был благодетелем.

— Какого Симеона? — удивился Саша Николаич.

— Таким было истинное имя убитого, — объяснил евнух. — Его звали Симеон Ассемани. Давно-давно он был облагодетельствован одним человеком, но отплатил ему предательством. Боясь мести, он скрылся.

— Ну, что же! Он только пошел по стопам Хассана, основателя секты, тот тоже поступил так же.

— Да, да, вы знаете историю вероломного Хассана — Симеон пошел по его стопам, вы правы! — произнес евнух. — Много лет протекло с тех пор, как он предал своего благодетеля. Тому тоже пришлось скрыться из-за такого предательства Симеона. Он уехал в чужую страну и так изменил свой облик, что его невозможно стало узнать. Они снова встретились с Симеоном и тот не признал своего бывшего благодетеля, хотя тот узнал его тотчас же. И вот Симеон стал вредить ему. Он всем вредил, а тут он хотел занять место этого человека. Этот же человек приставил меня к Симеону, чтобы я следил за ним и предотвращал его предательство…

Нельзя было сказать, чтобы рассказ евнуха был особенно связным, но самую суть Саша Николаич понял. Все более и более личность Крыжицкого вырисовывалась в неприглядном свете, и, чем определеннее становилось это, тем спокойнее чувствовал он себя. Разговор с евнухом утешил его…

— Вы знаете, какой сейчас со мной произошел случай? — сказал Тиссонье Саше Николаичу, когда они снова сели в бричку, чтобы ехать домой на мызу. — Представьте себе, что я сошел в общую столовую, оставив вас с этим типом — евнухом, сел за столик и спросил себе газету и кофе, чтобы не сидеть так, без ничего. Вдруг ко мне подходит слуга и говорит: «Господин Тиссонье (меня тут, слава Богу, знают), не можете ли вы оказать нам помощь?» — Я ему отвечаю: «В чем дело, мой друг, и какая вам от меня нужна помощь?» «У нас тут больной постоялец, — говорит слуга, — он иностранец». «Тогда пойдите за доктором, — советую я, — если он болен». Доктор, оказывается, ходит к нему два раза в день, потому что его болезнь очень серьезна и он почти при смерти. Я пожимаю плечами и говорю: «Что же я могу сделать?» Но дело в том, что иностранец может объясняться по-французски и по-русски, а слуга-голландец не может понять его. Больному что-то нужно, он сердится, а понять его не могут. Хозяин, который говорит по-французски, отлучился по делу об убийстве… Так вот слуга просит меня пойти и узнать у больного, что ему нужно. Я, конечно, с удовольствием иду. И представьте себе мое удивление, когда в больном иностранце я узнаю, кого бы вы думали?