Сергей Семанов - Крымская война

Дизраэли ненавидел Россию и в ненависти к ней заходил так далеко, что поддерживал «кровавого султана» даже с некоторым ущербом для государственной политики Британии. За что и поплатился: на выборах в английский парламент в 1880 году его соперник лорд Гладстон напрочь одолел Дизраэли, обвиняя его в дружбе с «кровавым султаном» и ненависти к славянству. Однако во время ближневосточного кризиса конца 70- х годов именно Дизраэли правил от имени Британской короны.

Горчаков старел, слабел физически, ему всё труднее и труднее приходилось собирать крепкую всегда волю, чтобы добиваться желаемого в политики. Но даже и в эту не лучшую для него пору он иногда мог всё же походить на самого себя в лучшие свои годы. Турки уже нацеливались сокрушить Сербию. В крымской Ливадии, в императорском дворце состоялось решающее совещание. Позже Горчаков рассказывал:

«Осенью 1876 г., в эпоху сербско-турецкой войны, государь Александр Николаевич жил в Молдавии... Я был помещён не в Ливадии, а в Арианде.

Однажды утром я одновременно получаю три депеши от нашего консула в Белграде. Карцев извещал меня, что турки идут на Сербию кровавым следом, всё выжигают и уничтожают. Идут на Белград и непременно его займут беспрепятственно. В ту же минуту я отправил эти депеши императору. Прошло не более часа, как меня приглашают в Ливадию на совет.

В обыкновенное время к завтраку собирались министры, бывшие в то время в Крыму при государе. Государь открыл совещание перед завтраком и исключительно только по делу погибавшей в эти дни Сербии, и сразу потребовал моего мнения. Я попросил у государя, дабы высказались сначала прочие присутствовавшие лица.

Все, не исключая и Д.А. Милютина, высказались в выражениях грусти и сожаления к бедствиям, постигшим сербский народ, но ни один из министров, ни даже Д.А. Милютин, не предложил решительного шага для спасения наших единоверцев.

Я встал и с полною решительностью заявил:

— Ваше величество! Теперь не время слов, не время сожалений: наступил час дела. Вот приготовленная уже мною телеграмма нашему послу в Константинополе.

Смысл телеграммы был таков: повелевалось нашему послу немедля объявить османской Порте решительную волю государя императора, что если турки не остановятся тотчас в своём стремлении на Белград и не выступят из пределов Сербии, то посол наш в 24 часа должен оставить Константинополь

— Я согласен с твоим предложением, — сказал государь, вставая и закрывая совет.

Телеграмма-ультиматум была отправлена, турки остановились, вышли из Сербии, и Сербия была спасена».

В общем Горчаков довольно точно излагает события. Совещание у Александра II состоялось, как записал в своём дневнике военный министр Милютин, 4 (16) октября, а российская нота турецкому султану вручена была в Константинополе 19 (31) октября. По сути это был ультиматум (срок ответа, правда, давался не в 24 часа, а в 48); от турок требовалось прекратить продвижение войск, в противном случае им угрожали разрывом дипломатических отношений. В Константинополе испугались не на шутку и приняли условия России.

Конечно, в своих воспоминаниях Горчаков несколько романтизировал и даже преувеличил собственную роль в тех событиях (Милютин, действительно, осторожничал, зато решительностью отличались наследник престола, посол России в Турции Игнатьев). Главное в другом: Горчакову опять удалось добиться успеха чисто дипломатическим путём, опять «не двинув пушки» — турки остановились перед Белградом. Оказалось, что это уже последний успех быстро дряхлеющего канцлера.

В декабре 1876 года в Константинополе открылась международная конференция для мирного разрешения «восточного вопроса» (Россию на ней представлял посол в Турции Игнатьев). Заседания окончились безрезультатно: турки, поддерживаемые Англией, не шли ни на какие уступки в пользу балканских народов.

Последней дипломатической прелюдией к войне стал так называемый Лондонский протокол, подписанный в столице Британии в марте 877-го представителями России, Англии, Австро-Венгрии и Германии: султану предлагалось отвести войска с Балкан и начать преобразования в стране. Условия казались довольно мягкими, но турки, чувствуя настроения истинных хозяев Лондона, опять отклонили протокол.

Итак, все попытки России дипломатическим путём добиться решения в пользу балканских народов успеха не принесли. Горчаков был против войны, он был убеждён, что риск велик, а многое от этой войны мы не приобретём (и, в общем-то, старый политик оказался прав). Однако наступил такой миг, когда в одной точке сцепилось множество разнохарактерных причин, выбора у правительства России не оставалось. Горчаков уже не имел возможности придерживаться своей излюбленной линии — не заключать соглашений, которые налагали бы на Россию далеко идущие обязательства. Восточный кризис создал такую обстановку, при которой русско-турецкая война сделалась неизбежной. В апреле 877-го она разразилась.