Петр Краснов - Опавшие листья

— Кабан сквозь хронт прошел. Во! Здоровый какой кабан! Как лошадь. Я аж испужался.

— Три козы вправо ушли.

— А козла кто завоевал?

— Самсонов, войсковой старшина. Вот несут. Охотники сходились к левому флангу. К Феде шел Николай Федорович. За седлом его лошади мотался притороченный козел. Казаки осматривали его. Федя вмешался в их толпу. Глаза у козла были подернуты синеватою пеленой и смотрели с невыразимо жуткою тоской. Рожки были о трех окрайках, ноздри и нижняя губа в крови. При движении лошади беспомощно и жалко болтались ножки с маленьким черным, раздвоенным, упругим, точно сделанным из гуттаперчи, копытом.

"Эх я раззява какой! — с тоскою думал Федя, — ведь мой был! Мой… Вот как стоял, приложиться и мой… И фазан мой! Экий я какой…"

У Николая Федоровича был довольный вид и он шел, притворно скромный, принимая поздравления.

— С полем!

— С полем! — раздавались голоса сходившихся охотников.

— Ну, что же, господа, золотого времени терять не приходится, давайте, отличное дело, садиться да и ехать. Славного петуха свалил, Семен… А я слыхал, еще один выстрел был у вас. Кто стрелял?

— Это я, — сказал Федя, краснея до слез, — по фазану.

— Он прямо на стык стрелял, — сказал Грибанов, — невозможно попасть.

Федя благодарными глазами посмотрел на Грибанова.

Казаки, огибая камыши, пошли колонною к «муллушкам». Охотники по одному врезались в камыши и длинною вереницею поехали за Николаем Федоровичем.

Мокрые камыши осыпали Федю тысячью капель, падавших ему на уши, на щеки, за воротник. Было совсем тепло. И страшно было, что под ногами лошадей гудела чугуном замерзшая земля и все внизу было покрыто инеем.

— Николай Федорович, а Николай Федорович, левее надо бы, — сказал Грибанов, догоняя Николая Федоровича.

— Куда же левее? В аккурат на черную промоину выйдем, — ответил Николай Федорович.

Камыши над головами мотали метелками. Ничего кроме блестящих бледно-желтых стволов и сухих серых листьев. Но Николай Федорович и Грибанов определяли направление по каким-то им одним известным приметам. Маленькая серая лошадь Николая Федоровича с завившеюся, как у барана, мокрою шерстью деловито ступала тонкими ногами, продираясь сквозь камыши, и недовольно фыркала, когда острые листья ей лезли в нос и в глаза.

— Ну, конечно, — верно, — сказал Николай Федорович. Камыши расступились. Образовалась прогалина.

На ней — замерзшее болото, перерезанное узким ручьем, сочившимся в глубокой щели. Лошади ловко, как кошки, перепрыгивали через него и карабкались по скользким кочкам.

Огурчиков упал вместе с конем.

— Кто там, — оглянулся Николай Федорович. — Ну, конечно, Огурчиков!

— Не ушиблись? — спросил Грибанов.

— Нет, ничего, — сказал, вставая, вымазавшийся в иле Огурчиков.

— Он повод затянул, — мрачно сказал толстый есаул, — ну, конечно, и громыхнулся о землю.

— А вы, Огурчиков, — сказал делопроизводитель, — как я, бросайте повод и держитесь за спасительницу.

— Будет вам! — сказал строго Грибанов, — на номерах ведь!

— Разве приехали?

— А то нет!..

Едва расставили стрелков, как зазвенел над камышами сигнал и поплыли по ним тревожные крики загонщиков.

Сейчас же вправо грянул выстрел, за ним другой, третий… Федя напряг внимание, крепко сжимая руками ружье.

"Мамино ружье! — думал он. — Мамино ружье, выручай! Мама! Помоги мне… Ну же!.. На меня!.."

Огонь шел по всей линии. Какой-то зверь, зажатый между кричащих загонщиков и стреляющих охотников, решился мчаться туда, где была тишина. Загонщики не видели его, но, поощренные частой стрельбой, они кричали громче, и трубач непрерывно трубил "наступление".

Черная масса громадного зверя мелькнула в камышах. Федя выстрелил картечью, потом пулей.

— Кабана подбили! — крикнул Грибанов, и сам, как вепрь, кинулся в камыши наперерез уходившему к загонщикам зверю. Федя увидал, как Грибанов остановился и выстрелил. За ним верхом, с обнаженной шашкой в руках влетел в камыши его вестовой и тоже остановился; радостно взмахнув шашкой, соскочил с лошади, бросил ее и с Грибановым побежал в камыши.

Федя не в силах был оставаться на месте. Размахивая ружьем, он побежал к ним. В густой чаще камышей черным бугром поднималась громадная косматая туша. Кабан еще был жив. Он озирался маленькими злобными глазами, пытался встать и, когда к нему приближались, злобно хрюкал и мотал головою.

— Из револьвера его, ваше благородие, — возбужденно кричал казак, — а то дайте я его полосну шашкой.