Андре Моруа - История Франции

1. Генрих IV, протестантский король католической страны, должен был разыграть трудную партию. Однако в его игре были и козыри, первым из которых являлся он сам, такой, какой обязательно должен был понравиться французам. Народ был благодарен ему за то, что он провозгласил: «Мы рождены не только ради нас самих, но главное, чтобы служить Отечеству». Он хотел быть королем всей страны целиком, а не какой-то одной партии: «Те, кто честно действует соответственно своему вероисповеданию, всегда будут одной со мной религии, а сам я принадлежу к вероисповеданию всех тех, кто смел и порядочен». Он считал, что мягкость и милосердие являются первыми добродетелями государя: «Всем хотелось бы, чтобы я привязывал на лук своих дел тетиву их страстей». Но роль государя заключается не в том, чтобы разжигать страсти приверженцев. Генрих постоянно призывал всех французов к объединению: «Все мы французы и сограждане одного отечества; и нам следует примириться на основе здравого смысла и доброты, а не на основе нетерпимости и жестокости, которые только будоражат людей». Он нравился и потому, что был смелым и хорошим солдатом. «Я взбирался на городские стены, я поднимусь и на баррикады». Он и писал не менее бойко, с примесью сельского остроумия и гасконской поэтичности. Постоянно влюбленный, он посылал своим возлюбленным прекрасные пылкие письма: «Мое подлинное сердце, моя единственная любовь…» Однако Генрих-король держал Генриха-любовника на почтительном расстоянии: «В том, что касается солдатских дел, я не спрашиваю совета у женщин». Его живые глаза, крючковатый нос, квадратная бородка, его гасконский акцент, очаровательное остроумие и даже его любовные победы настоящего волокиты стали скоро любимы народом.

Генрих IV Французский. Гравюра XVII в.

2. На следующий день после смерти Генриха III он стал королем. Но кто же признал его? Многие католики говорили: «Пусть он будет королем, но только пусть обратится в католичество», и Генрих Наваррский понимал, что придется это сделать, что весь Париж состоит из католиков, что «если Франция – это человек, то его сердце – Париж» и что, как он скажет позднее, «Париж стоит мессы». Впрочем, его вера, которая скорее была чувством, чем догмой, вполне могла приспособиться и к обращению. Для него важно только было оставаться добрым христианином и сохранять свое достоинство. Он ждал своего часа для принятия решения: «От меня часто требовали сменить веру. Но как? С ножом к горлу. Если бы даже у меня не было никакого почтения к моему вероисповеданию, то почтение к моему достоинству помешало бы мне это сделать… Что сказали бы обо мне самые горячие поклонники католической религии, если бы увидели, что я, прожив до тридцати лет в одной вере, вдруг сменил ее в надежде на получение королевства?» Он обещал углубить свои знания, просветиться. «Те, кто не хочет ждать, – сказал он, – имеют полное право меня покинуть… И среди католиков у меня будут те, кто любит Францию и честь». Таковые действительно у него появились, а кроме того, у него была еще и небольшая армия протестантов. Против него сплачивала свои ряды Лига. Герцог Майенский (брат покойного герцога де Гиза) провозгласил королем под именем Карла X старого кардинала де Бурбона, а сам он стал генерал-лейтенантом королевства. В Париже сектантская демагогия Совета шестнадцати приводила в отчаяние католическую знать, которая держалась в стороне. Генрих IV чувствовал, что он сможет завоевать свое королевство, и с десятью тысячами человек устремился на осуществление этого мероприятия.

Торжественный въезд Генриха IV в Париж в 1594 г. Гравюра конца XVI – начала XVII в.

3. Он мог бы удалиться в Лангедок, но это означало бы отказаться от Парижа. Поэтому он двинулся в Нормандию, где были, как он знал, дружески к нему расположенные города. Майен преследовал его по пятам. В Арке, возле Дьеппа, Генрих IV благодаря своим качествам военного вождя одержал первую победу, и она привлекла на его сторону французов всех партий, которые инстинктивно пошли за общенациональным королем. За спиной Лиги стояли испанский король, герцог Савойский и все враги Франции; эти чудовищные союзы шокировали честных людей. Парижане, вступившие в католическую партию, удивлялись и разочаровывались, видя, что она превратилась в партию революционную. Сам герцог Майенский писал: «Торговцы думают о своих делах, не хотят войны и советуют сохранять мир». Члены парламента, преследуемые Советом шестнадцати, были тайными сторонниками Наваррца. «Мениппова сатира» описывает возмущение горожан: «Люди шли, повторяя: „Некогда у каждого был хлеб на чердаке и вино в подвале. У каждого была серебряная посуда, ковры и мебель… Кто, кроме воров, может теперь похвастаться, что у него есть средства, чтобы прожить ближайшие три недели?..“» Все жаждали порядка, все ожидали энергичного и милостивого вождя. И вот такой вождь теперь появился, и это был король. Все, что он произносил, вызывало восхищение. «Если вы потеряли свои ротные кавалерийские штандарты, присоединяйтесь к моему белому султану; вы найдете его на дорогах победы и чести». А вечером накануне одной битвы он провозгласил: «Четвертая часть французам, грабь иностранцев!» Когда он осадил наконец Париж, жалость не позволила ему держать слишком жесткую осаду, и он пропускал в город продовольствие. «Я не хочу быть правителем на кладбище», – объяснил он.