Андре Моруа - История Франции

8. Казалось, что и внутреннее благополучие страны отвечало очевидным внешним успехам Франции. Первые результаты авторитарных режимов часто выглядят положительными. Должно пройти несколько лет, чтобы обнаружились опасности, вызванные отсутствием свободы. Наполеон III искренне заботился о благополучии бедняков. Во время его правления множились благотворительные общества, детские ясли, общества взаимопомощи. Во многих больших городах строились рабочие бараки, не отличавшиеся особой красотой, но заменившие лачуги. Сегодня такой патернализм показался бы оскорбительным, но тогда его считали эффективным. Наполеон III собирался выплачивать рабочие пенсии. В 1864 г. он отменил наконец наказание за создание профсоюзов и признал право на забастовку. Но условия жизни рабочих оставались ужасными. Рабочий день длился двенадцать часов. В своих романах «Западня» и «Жерминаль» Золя описал губительные последствия алкоголизма и скученной жизни. Необходимо признать, что империя сделала больше, чем предыдущие режимы, на пути уничтожения этого зла. Она могла себе это позволить, потому что финансовое положение Франции было прекрасным. Никогда еще страна не богатела с такой быстротой. Раньше частные банки (Ротшильда, Оттингера, Малле) подписывались на государственные займы и управляли портфелями ценных бумаг. Новые финансисты – Перейр, Фульд, позднее Жермен намеревались обратиться к общественности с предложением разместить у них свои накопления. Так были созданы банки «Креди Мобилье» (не имевший успеха), «Креди Фонсье», позднее «Креди Андустриэль э Коммерсьяль», «Креди Лионе» и «Сосьете Женераль». У мелкой буржуазии, а потом и у крестьян вошло в привычку инвестировать накопления. Так развивался большой капитализм и акционерные общества.

9. Накопления, которыми управляли банки, обеспечивали материально-техническую базу Франции. Государство поощряло строительство железных дорог и предоставило компаниям гарантию получения процентов. В 1842 г. протяженность железных дорог во Франции составляла 541 км (тогда как в Соединенных Штатах – около 5800 км, а в Англии – 2500 км). В 1860 г. во Франции появилось уже 9525 км железных дорог, а в 1870 г. – 18 000 км. Были созданы морские трансатлантические компании. Правительство способствовало повсеместному объединению предприятий. Железные рудники и угольные шахты передавались могущественным акционерным обществам. Администраторы банков, транспортных компаний, шахт набирались из узкого круга семей. Капиталистическая олигархия понемногу заменяла бесчисленные семейные предприятия старой Франции и подтверждала, таким образом, убежденность социалистов в справедливости учения Маркса, предвещавшего такую концентрацию. В Париже, в соответствии с воззрениями Сен-Симона, проводились большие работы по украшению города, где мрачные задворки соседствовали с новыми кварталами. Префект Осман, грубый и высокомерный, но великолепный администратор, задумал проложить в Париже широкие проспекты, необходимость которых назрела в связи с усилением интенсивности движения и потока приезжих, которых доставляли новые железные дороги. Император сам составил план, который превратил старый Париж в город, каким он является сегодня. Писатели возражали против прямолинейных бульваров. «Это уже не Париж, а Филадельфия», – писал Теофиль Готье. Вероятно, он никогда не видел Филадельфию, и нынешние парижане признательны Осману за то, что он спас наш город от пробок, сохранив при этом его красоту. Всемирную выставку 1855 г. посетило 5 млн человек, которые восхищались мощным промышленным развитием Франции. В области техники и национального богатства империя достигла внушительных результатов. Ее Государственный совет, ее префекты отличались бесспорной эффективностью. Они весьма успешно подавляли, но и управляли весьма усердно. Дворец промышленности, величественный, хотя и не отличающийся красотой, мог служить символом эпохи.

Барон Осман представляет Наполеону III план реконструкции Парижа. 1865

Жюль Гаэльдро. Обновления улицы Риволи в Париже, произведенные в соответствии с планом Османа. 1854

10. Несмотря на успехи политики процветания, режим империи казался ненадежным: ей недоставало такой таинственной добродетели, как законность. Даже преуспевший искатель приключений все равно остается искателем приключений. Общественное мнение, которому затыкали рот, продолжало выражать несогласие. Правительство, признанное легитимным большинством страны, не боится свободы. А правительство империи было столь в себе неуверенно, что даже не разрешало публиковать дебаты Законодательного корпуса, хотя и полностью усмиренного. Газеты, подвергавшиеся цензуре и правилу предварительного представления материала, были проправительственными и осторожными. За частными разговорами следила полиция. «Никто не высказывается, кроме правительства, и никто не верит тому, что оно говорит». Народ защищался как мог. Книги высланных писателей (Виктора Гюго, Эдгара Кине, Эмиля Дешанеля, Луи Блана) доставлялись в страну контрабандой и находили еще больше читателей как раз потому, что были запрещены. Орлеанисты и легитимисты, хотя и неспособные примириться и встать под одни и те же знамена, все же объединились в совместном осуждении проводимой политики и образовали так называемый либеральный кружок, отличавшийся талантами его руководителей, таких как Тьер, Гизо, Монталамбер, Дюпанлу, Беррье. Цитаделью этой интеллектуальной фронды была Французская академия. Торжественные речи становились там поводом для едва завуалированных атак против империи. «Назначим Лакордера, – говорил Виктор Кузен, – поскольку мы не можем назначить папу, чтобы насолить империи». Однако несколько писателей, такие как Сент-Бёв, Мериме, Низар, сотрудничали с режимом, который привлекал их участием императрицы и принцессы Матильды. Сент-Бёв вошел в императорский сенат, за что его шумно упрекало студенчество. Те республиканцы, которые не находились в изгнании, искали убежища в отставке. Если изгнанники организовывали заговоры (впрочем, весьма неумелые и бесполезные, ибо они утратили контакты с Францией и продолжали сражения, переставшие быть актуальными), то новые депортации обрушивались на их друзей внутри страны. Когда в 1857 г. состоялись выборы для обновления Законодательного корпуса, то отсутствие какой бы то ни было свободы печати или собраний, наглое навязывание официальных кандидатур лишили оппозицию всякой надежды. Требование, чтобы каждый депутат приносил личную клятву императору, устранило большинство республиканцев. С 1857 по 1863 г. в Законодательном корпусе оставалось только пять оппозиционеров, в их числе Эмиль Оливье, которого многие считали новым Тьером, Жюль Фавр и Эрнест Пикар. В 1859 г. Наполеон III почувствовал себя настолько сильным, что даровал полную амнистию изгнанникам. Виктор Гюго и Луи Блан от нее отказались. «Я до конца разделю ссылку со свободой, – заявил Гюго. – Я вернусь только вместе с нею».