Андре Моруа - История Франции

Процессия по случаю коронации Карла X в Реймсе, 28 мая 1825 г. Гравюра

Феннер Сирс. Июльская революция 1830 г.: Народ штурмует замок Рамбуйе, последний оплот Карла Х. Гравюра. 1831

13. Оставалось добиться единодушного одобрения новой монархии со стороны восставших, большинство которых составляли республиканцы и бонапартисты. Герцог Орлеанский верхом отправился в ратушу. По дороге толпа встречала его враждебными криками: «Да здравствует свобода! Долой Бурбонов!» Но Лафайет, обладавший склонностью к театральным жестам, вручил ему трехцветное знамя, вывел на балкон и обнял. Все зааплодировали. Желанный результат был достигнут. В начале августа палата депутатов решила, что герцог Орлеанский и его старшие потомки по мужской линии будут называться не королями Франции, а королями французов. Герцог взял имя Луи-Филипп I. У него было пятеро красивых и здоровых сыновей: герцоги Орлеанский, Немурский, Жуанвиль, Омальский и Монпансье. Преемственность династии казалась обеспеченной. Но больше всех были разочарованы повстанцы, мечтавшие провозгласить республику, а получившие буржуазную монархию. Бурбонский дворец победил Ратушу.

14. Итак, Реставрация потерпела неудачу. Монархия выжила, но оказалась ослабленной, лишенной престижа и легитимности, что было обусловлено тем самым бунтом, который ее создал, вызывающая недовольство как у тех, кто сожалел о революции, так и у тех, кто оплакивал императора. Был ли неизбежен этот провал? Разве никогда не сможет зарасти «кровавый ров», вырытый террором? «Никогда» – это самое слово, которое политикам никогда не следовало бы употреблять, но опыт Реставрации показал, что этот ров все еще разделял французов. Вероятно, можно предположить, что если бы усилия Людовика XVIII привели к примирению, если бы ультрароялисты оказались более рассудительными, если бы Карл X проявил уважение к Хартии, то в период с 1815 по 1830 г. монархия смогла бы укрепиться. Но дело в том, что речь шла об управлении не той Францией, какой она должна была бы быть, а той Францией, какой она была на самом деле, – все еще содрогавшейся от потрясений, произошедших в период между революцией и прежним режимом, все еще не остывшей от пережитых страстей. Это было нелегко, и победа Тьера и его друзей возлагала на них самих крайне тяжелую ответственность. «Я тоже теперь победивший», – грустно произнес Ройе-Коллар вечером 29 июля.

Герцог Орлеанский и генерал Лафайет на балконе ратуши. Гравюра. 1830

Изображение Карла X на монете достоинством 5 франков. 1830

1. Не существовало больше короля Франции, теперь появился король французов. Его короновали не в Реймсе, а в Бурбонском дворце. Молодость Луи-Филиппа прошла не при дворе, а в армии и на собраниях. Сначала он посещал клуб якобинцев, потом смело сражался при Вальми, но вслед за тем был вынужден эмигрировать, потому что из-за его принадлежности к Бурбонам революционеры относились к нему с подозрением, а роялисты ненавидели как сына цареубийцы. В Швейцарии и Америке он вел полунищенское существование. Своим браком с Марией-Амалией, принцессой Неаполитанской и Королевства обеих Сицилий, крайне набожной легитимисткой, своим протестом против убийства герцога Энгиенского он заслужил наконец частичное прощение королевской семьи. Изгнание и нищета превратили его в человека осторожного и осмотрительного, лишенного иллюзий относительно всех, «кроме собственной персоны». Он стремился стать (и полагал себя) королем, ведущим политику «золотой середины», воплощением компромисса между революцией и монархией. Он гордился отсутствием собственной гордости, играл в добродушие и привлекал царственной непринужденностью обращения. В его дворце Пале-Рояль не существовало даже подобия версальского церемониала. К рабочим он обращался «друзья мои», а к национальным гвардейцам – «товарищи». На одной карикатуре Лафайет говорит ему: «Сир, прошу вас, наденьте шляпу!» С зонтиком под мышкой король-буржуа прогуливался по парижским улицам. Когда его окликали зеваки, собравшиеся под окнами дворца, он появлялся на балконе в окружении своего многочисленного семейства, размахивал трехцветным знаменем и запевал «Марсельезу». Парижан забавляла такая услужливость.