Юрий Герман - Рассказы о Дзержинском

Накрыв на стол, он наклонился к спящим и негромко сказал:

- Прошу вставать! Ужин сервирован в золотом зале! Кушать подано!

Стриженный под машинку мальчик слегка приоткрыл глаза и сонным, теплым взглядом окинул Дзержинского. Несколько мгновений он ничего не понимал, потом сел на кровати и спросил:

- Вы новенький?

- В каком смысле? - не понял Дзержинский.

- Вас только что арестовали?

- Нет, не только что. А вас?

- Два месяца тому назад. Давайте познакомимся. Сережа!

И он подал Дзержинскому теплую, после сна, руку.

- Будите вашего товарища, - сказал Дзержинский, - будем ужинать.

Сережа разбудил того мальчика, который улыбался во сне. Этот второй был худеньким, с девичьим румянцем и длинными ресницами.

- Борис Войтехович, - представился он.

На еду мальчики смотрели горящими глазами, но ели очень мало, видимо, стеснялись. Дзержинский посоветовал есть вовсю. Тогда Борис Войтехович сказал:

- Мы не можем объедать вас, товарищ, потому что нам нечем ответить на вашу любезность. - И живо добавил: - Впрочем, я съем еще пол-яичка. Видимо, организм требует белков.

Мальчики оказались очень милыми, живыми и простыми. Борис Войтехович любил говорить такие слова, как "организм", "миссис", "идея" и "начало начал", а Сережа был обладателем отличной коллекции марок, в которой имелась даже такая редкость, как Мальта юбилейная. Что это за "юбилейная", - Феликс Эдмундович не знал, но Сережа говорил о ней с таким огнем в глазах, что Дзержинский сделал вид, будто Мальта юбилейная поразила и его.

За разговорами о революции и о Гегеле (Боря, несмотря на свои шестнадцать лет, уже пробовал читать Гегеля) время летело незаметно. Говорили до полуночи, а к полуночи Дзержинский перевел разговор на крокет и на плавание. Своим необыкновенным чутьем он понял, что мальчики находятся в том страшном нервном возбуждении, которое в любую секунду может прорваться слезами, и перевел "умный" разговор на совсем иные темы. И хотя мальчики уснули довольно спокойно, тем не менее ночью он слышал, как плакал Сережа, и сердце его разрывалось от жалости к этому маленькому собирателю марок, оказавшемуся в тюрьме.

- Вам не спится, Сережа? - спросил он шепотом. - Здесь, наверное, душно?

- Да, душно, - икая от слез, сказал Сережа.

- Вы подышите в волчок, - посоветовал Дзержинский. - Это помогает... И негромко добавил: - Ничего, Сережа, завтра займемся вашим делом. Расскажите-ка мне: за что вас взяли?..

Они проговорили часа два. Шепотом Сережа рассказал их историю. Они в гимназии издают журнал. Редактор Борис Войтехович (ведь он замечательно, замечательно умный человек, ясная голова, аналитик по природе), да, редактор Борис, а издатель - Сережа. То есть, что значит издатель? Дело в том, что у него, у Сережи, недурной почерк, он знает целый ряд каллиграфических фокусов, и он, так сказать, пишет журнал. Ведь журнал рукописный. И вот они написали статью. В этой статье обругали инспектора. Инспектора - не как индивидуум, а как индивидуалистическое начало того, что само по себе далеко не индивидуально. Тут Сережа запутался.

- Я что-то не понимаю, - сказал Дзержинский.

- И я, - сознался Сережа, - но знаете, товарищ, дело в том, что эту статью писали вовсе не мы с Борисом, а один наш восьмиклассник. У него брат социал-демократ. И мы не могли выдать его. Там ведь не только насчет инспектора, там насчет царя многое есть. Вы ведь согласны со мной, что мы, как честные люди, не имели права выдать нашего товарища? И мы сказали, что это мы сами написали...

- Конечно. Но позвольте, - сказал Дзержинский, - ведь вы даже не поняли, в чем там дело?

- Да, - согласился Сережа, - я переписывал статью не по смыслу. Я просто слово за словом переписывал. Но, как честные люди, мы с Борисом дали клятву (о, вы не знаете, какой удивительный человек Борис!), мы с ним дали клятву не выдавать...

- Ну, вот что, милый Сережа, - перебил Дзержинский, - давайте сейчас поговорим о чем-нибудь другом, повеселее, а завтра с утра мы примемся за ваше дело и авось поможем вам...

Утром Дзержинский разбудил обоих мальчиков очень рано, несмотря на то, что они просили разрешить им поспать еще хоть минуточку.

- Гимнастику, - приказал он, - за два месяца вы уже пожелтели в тюрьме. Ну-ка! Делайте то, что буду делать я! Наберите в себя побольше воздуху. Так! Сережа, не стесняйтесь! Ну! Раз! Вытяните вперед руки! Хорошо. На корточки! Молодцом!

Первое занятие длилось двадцать минут.

- Завтра займемся подольше, - пригрозил Дзержинский, - а теперь попрошу вас как следует вымыться.