Юрий Герман - Рассказы о Дзержинском

Каждого арестанта начальник тюрьмы осматривал и обыскивал самолично: на прогулках довольно часто арестанты передавали друг другу письма, записки, даже книги, и начальник тюрьмы объявил этому обычаю войну. Пока что он ничего не нашел, и это его злило. Если весь обыск окажется безрезультатным, начальник останется в глупом положении.

Чем меньше оставалось необысканных арестантов, тем больше раздражался начальник тюрьмы. Теперь уже Дзержинский видел его бледное выбритое лицо, с большим носом и угловатыми бровями, его большой подбородок и кончики крахмального воротничка, выглядывающего из-под воротника мундира.

Неизвестно, что произошло бы, не раскашляйся Россол в это время. Он закашлялся так, что отпустил Дзержинского и повалился головой вниз на щербатый каменный пол коридора, внезапно побелев донельзя и потеряв сознание. Но сосед Дзержинского, врач, успел подхватить голову Россола, так что он не ударился, и принял его от Дзержинского.

Захаркин схватил врача за руку и оттащил от Россола. Врач рванул руку. Россол все еще кашлял. Изо рта его текла узкая струйка алой крови.

- Все назад, в строй! - протяжно закричал начальник тюрьмы и расстегнул кобуру револьвера. - По местам!

Врач в это время уже стоял на коленях возле Россола.

Захаркин опять рванул его за плечо.

- Отойдите, - сказал Дзержинский, - вон отсюда!

- Ты что? - оторопело спросил Захаркин. В его руке уже был револьвер.

- Все назад, в строй, - продолжал кричать начальник, - или я буду стрелять!

Но никакого строя уже не было. Строй внезапно сломался. Начальник был в одном кольце арестантов, его прыщавый помощник в другом, Захаркин в третьем. Кто-то тонким бешеным голосом кричал:

- Товарищи, бей палачей!

Лицо Захаркина сделалось серым.

- Спрячь револьвер, мерзавец, - сказал ему Дзержинский, - спрячь, пока тебя не убили.

А слева несся и несся бешеный, точно пьяный, тонкий голос:

- Бей палачей, товарищи! Бей, бей палачей...

Но никто не был убит. И начальник, и его помощник, и Захаркин удрали. Им дали уйти, и они ушли.

- А пачему у вас, пазвольте спра-асить, - нажимая на букву "а", говорил начальник, - пачему у вас все пуговицы аторваны? Вы что? Правил не знаете? Так мы вас живо! Захаркин! Трое суток карцера ему!

Теперь у каждого арестованного он находил какой-нибудь непорядок в одежде или в поведении: один не так стоял, другой посмел улыбнуться, третий держит руки в карманах, четвертый посмел попросить очки, отобранные на допросе.

- То есть как это отобранные?

- Следователь отобрал у меня очки, чтобы ускорить мое сознание, говорил четвертый от Дзержинского арестант с тонким и умным лицом, - я же без очков ничего решительно не вижу. Прошу вас возвратить мне очки...

Но начальник тюрьмы уже не слушал. Теперь он увидел Дзержинского и вместе со своим помощником, прыщавым молодым человеком, шел к Дзержинскому.

- Эта что ж такое? - спрашивал он, щуря глаза. - Эта шутка или как эта нада понимать? Сейчас же абоим встать смирна, - вдруг крикнул он, - сейчас же!

- Мой товарищ болен, как вам известно, - сказал Дзержинский, - и стоять не может.

- Я приказываю прекратить, - крикнул начальник, - я приказываю стоять смирна!

- Но он не может... - начал было Дзержинский.

- Молчать! - багровея и теряя всякую власть над собой, заорал начальник, - назад в камеру! Запрещаю! Захаркин, за самовольное выношение... вынесение... за самовольный вынос из камеры...

Он вдруг запутался и забыл то, что хотел сказать, и в эту секунду в коридоре вдруг раздался звонкий крик Россола:

- Палач! Мы все равно тебя расстреляем! Палач!

Арестанты, по настоянию Дзержинского, разошлись по камерам. Россола отнесли на его лежак, врач сел с ним рядом. Тюрьма затихла.

До вечера ждали расправы, но она так и не последовала. Захаркин появился тише воды, ниже травы, настолько вдруг вежливый, что в волчок осведомился о здоровье Россола.

- Теперь лучше, - тоже вежливо ответил Дзержинский, - благодарю вас.

Но Захаркин не отходил от волчка. В волчок был виден только его мохнатый рот, и этот рот произнес:

- Бывают же такие болезни...

На это Дзержинский не нашелся, что ответить.

К ночи Россол окончательно пришел в себя. Худое лицо его совсем осунулось и приняло голубоватый оттенок, темные глаза завалились, губы запеклись.

- Здорово мы с тобой погуляли, Яцек? - спросил он, старательно улыбаясь.

- Завтра погуляем, - невозмутимо ответил Дзержинский.

- Ты думаешь?

- Уверен.

Он стоял перед лежащим Россолом - стройный, высокий, и такая спокойная сила исходила от него, что Россол поверил: да, завтра они обязательно будут гулять, ничто не может помешать этому решению, они во что бы то ни стало будут гулять.