Петр Константинов - Синий аметист

Раздался звук открываемых бутылок с шампанским. Шум голосов усилился. Лакеи обносили гостей огромными подносами, уставленными всевозможными восточными лакомствами и чашечками с дымящимся кофе. Но не сравнимое ни с чем удовольствие доставило всем шампанское, выписанное Аргиряди из Марселя.

Грозев взял с подноса кофе и в ту же минуту заметил в глубине салона Павла Данова. Павел смотрел куда-то в сторону, рассеянно вертя в руках бокал с шампанским. Грозев проследил за его взглядом и увидел на диване у двери Жейну Джумалиеву с матерью. Девушка с детским любопытством озиралась по сторонам, глядя на все широко раскрытыми глазами. Ее русые волосы в свете лампы приобрели какой-то розовый оттенок. Грозев перевел взгляд на Павла — тот выглядел смущенным и растерянным. «Как они похожи, — подумал Грозев. — Неплохая пара получилась бы». И. усмехнувшись своим мыслям, отвернулся. Кто-то хлопнул ею по плечу. Это был Жан Петри.

— Все же, — глубокомысленно заметил журналист, допивая второй бокал с шампанским, — это самый приятный дом в Пловдиве. Может быть, единственный европейский дом среди всего этого мещанства христианского Востока…

Грозев неопределенно кивнул…

Жан Петри взял третий бокал с подноса проходящего мимо слуги и, лукаво поглядев на Грозева, добавил: — Вы мне тоже определенно нравитесь — здорово умеете молчать.

— Вряд ли это свойство подходяще для всех случаев, — покачал головой Грозев.

— Что касается вашего — возможно — самое подходящее, — похлопал его по плечу Жан Петри и осушил бокал.

Грозев озадаченно уставился на француза.

— Я имею в виду вашу профессию торговца, — пояснил француз, облизывая губы, будто желая продлить удовольствие от выпитого шампанского. — Хотя никак в толк не возьму, как вы беретесь за торговлю табаком и оружием в столь отсталой стране. Да с вашими связями и аттестатами вы бы преуспевали в Вене…

Грозев пожал плечами.

— Торговля — такое занятие, которое не столько зависит от воли людей, сколько от их возможностей.

— А вот я, — заявил Жан Петри, — всегда стараюсь подчинить возможности журналистики своей воле. И поскольку мне ужасно надоели все эти морды, завтра я покидаю Пловдив и уезжаю на другую линию фронта, через Вену, конечно. Шесть лет, проведенные мною здесь, более чем достаточны. Там, по крайней мере, я буду среди культурных людей. Должен вам признаться, что как истинный республиканец я люблю компанию аристократов. И потом… Гораздо увлекательнее описывать наступление, чем отступление. Вы ведь знаете, французы не любят подавленного настроения.

Жан Петри взял еще один бокал шампанского — явно, журналист решил отпраздновать свой отъезд.

— Впрочем, нельзя сказать, что уезжаю без сожаления, — добавил он. — Во-первых, жаль покидать город — есть в нем какая-то скрытая романтика. И еще, грустно расставаться с тем вон Христосом, что возвышается над толпой, — журналист кивнул в сторону Луки Христофорова, с жаром объяснявшего что-то мисс Пиэрс. — Прекрасный, удивительный человек, чистый и наивный, как ребенок. Идеалист. Мир, по его мнению, создан лишь для красоты и восторга. Возможно, он — счастливчик, но боюсь, что ваши приятели могут сыграть с ним злую шутку, особенно теперь, когда скоро придется распроститься с иллюзиями.

Грозев засмеялся.

— Слишком рано вы предсказываете поражение турецкой армии.

— Я не предсказываю, я в этом абсолютно уверен! — И Жан Петри взглянул Грозеву прямо в глаза. — Вы еще сомневаетесь?… — Ха!.. Вот вам мой журналистский билет, — он достал из кармана небольшую книжечку и протянул ее Грозеву, — он мне уже без надобности. И если не случится то, что я предсказываю, разыщите меня и плюньте мне в лицо.

Борис на секунду задержал взгляд на билете и сдержанно сказал:

— Если вы даете мне билет как сувенир, на память о вас, я его приму. Хотя, мне кажется… конечно, прошу меня извинить, ваше утверждение самонадеянно.

— Не сомневайтесь! — Жан Петри резким жестом поставил пустой бокал на поднос.

Шум в глубине комнаты все больше усиливался, было видно, что Христофоров яростно спорит о чем-то с Михалаки Гюмюшгерданом, который, весь красный, наскакивал на учителя как петух.

— Там что-то происходит. Пойду туда… — и, дружески кивнув Грозеву, Жан Петри поспешил к собравшимся.

Грозев остался у окна один. Неподалеку Амурат-бей в присутствии Аргиряди, греческого консула и Хюсни-бея рассказывал какую-то историю, негромко посмеиваясь.