Петр Константинов - Синий аметист

— Наверное, любит вас… — сказал Грозев, любуясь профилем девушки.

— Очень… — кивнула девушка, и лицо ее сразу же стало серьезным. — Вообще, тетя заменила мне мать после того, как та умерла…

— Отец тоже питает к вам слабость…

— И я к нему, — ответила София и вдруг затараторила, охваченная необычной веселостью: — Вообще-то мы — странная семья. Отец ввел в доме патриархальный порядок и следит, чтобы он неукоснительно соблюдался. Тетя Елени благоговеет перед этим порядком и всячески его поддерживает. Словно если она его нарушит, мир полетит вверх тормашками. Перед отцом испытывает панический страх. Когда мы сидим за столом, она слово боится вымолвить… Иногда я еле сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться…

Они выехали на берег. Огромные вербы отбрасывали тень на темную, спокойную воду, отливающую металлическим блеском. Обогнув мельницу, они направили коней к каменному плато, упиравшемуся в рисовое поле.

София молчала, задумавшись. По лицу ее пробегали веселые блики а глаза странно блестели…

Потом она вдруг предложила:

— А почему бы вам не остаться у нас и завтра? Приедут гости…

— Итальянец и господин Апостолидис? — в тон ей спросил Грозев.

— О! — с деланным ужасом воскликнула София. — Игнасио уехал… Представляете, он забыл у нас свой паспорт… Такой рассеянный… После его отъезда мы перевернули в доме все вверх дном, разыскивая этот паспорт. А спустя две недели Цвета обнаружила его в кармане халата Игнасио. А Апостолидис после случая с его знаменитым костюмом вообще больше не появлялся…

Она перестала смеяться. Потом продолжала:

— Приедут Амурат-бей, Хамид-паша и, возможно, Павел Данов с отцом.

— Хамид-паша и старый торговец зерном стоят один другого, — заметил Грозев.

— Да, — кивнула София. Натянув узду, она направила Доксу вниз по тропинке. Помолчав немного, добавила:

— Но Амурат-бей — совсем иной…

— Да, — подтвердил Грозев. — Человек он интересный…

— Мне кажется, что он умный, образованный и вообще человек совсем иных взглядов, — заявила София.

— Вполне возможно, — спокойно согласился Грозев. — Я не знаком с ним близко. Но, наверно, это один из самых способных офицеров Порты… Однако мне думается, что он в немилости… по политическим причинам.

— И все же, — в задумчивости произнесла София, глядя куда-то вдаль, — даже если все их офицеры такие, как Амурат-бей, все равно рабство — ни с чем не сравнимое бедствие. И это подтверждается насмешками иностранцев, их надменным презрением к нашей жалкой участи…

Грозев ждал, что София продолжит начатый разговор, но девушка вдруг замолчала.

«Какой странный характер, — подумал Грозев. — Интересно, что она сознает, а чего нет? Отец ее явно хорошо понимает все, что делает. А ее представление о рабстве, что это — всего лишь досада по поводу отношения иностранцев или что-то большее? Внутренним убеждением или просто милостыней была ее помощь хорватским повстанцам?»

— Расскажите мне еще что-нибудь о вашей семье, — попросил он.

София усмехнулась.

— Ну что я могу рассказать. Интересного много. Например, мы часто устраиваем домашние праздники…

— Наверное, это действительно забавно…

— Вы даже не можете себе представить, — рассмеялась девушка. — Я играю, а отец поет. У него хороший голос… В дни рождения мы исполняем целые музыкальные программы. Интересно посмотреть на нас со стороны. Но должна вам сказать, традиции у нас строго соблюдаются. Отец мой настаивает на этом. Помню, однажды на Василия [24] День святого Василия — 1 января. у нас были гости из Марселя. Когда мы пошли махать вокруг очага кочергами и бить в медные блюда, они глядели на нас так, будто мы вершим языческий обряд.

Глаза Софии искрились, и вся ее сдержанность куда-то улетучилась, неузнаваемо изменив обычно спокойную дочь Аргиряди.

Грозев с интересом наблюдал за ней.

— Но, вероятно, это нисколько вас не смущало, — весело сказал он.

Она удивленно взглянула на него. Глаза его смеялись. Секунду-другую они смотрели друг на друга, потом девушка отвернулась.

— Я никогда не стеснялась того, что делаю, и того, кто я есть, господин Грозев, — холодно проговорила она. — Может быть, вы неправильно меня поняли…

Грозев с улыбкой смотрел на ее разрумянившуюся щеку.

— Нет, — покачал он головой. — Просто мне хотелось знать, что определяет ваше представление о достойном и недостойном у людей.

София ничего не ответила. Она по-прежнему смотрела вперед, лицо ее постепенно погасло. Когда они взобрались наверх, девушка дернула поводья и пустила Доксу галопом. Вскоре показалось поле. Солнце освещало верхушки деревьев, растущих вдоль реки, легкий, прозрачный воздух чуть заметно дрожал. София нервно правила лошадью. Доксе как будто передалось возбужденное состояние хозяйки. Когда они подъехали к саду возле имения, София снова пустила лошадь вскачь. Грозев последовал за ней. Воистину, наездница была капризной и своенравной.