Ольга Гурьян: Набег

— Смотри, вовсе две полосы у тебя разошлись. Пальцем поправь.

Гончар снова соскочил со своей скамьи и, схватив лоскут овчины, лежавший в миске с водой, принялся протирать им горшок. Потом осторожно снял готовый горшок с круга и отставил в сторону сохнуть.

— Нет моего терпения! — сказал он.

И Завидка увидел, что в самом деле терпение у отца кончилось. На худых щеках горели красные пятна, руки дрожали. Завидка виновато опустил голову, а над его головой высокий голос отца уже не мерно бубнил, будто, вертясь, гудит круг, а то взвизгивал, то прерывался.

— С тобой вожусь — свой горшок никак не доделаю. Все утро бьюсь с тобой. Какой из тебя гончар! Ремесло позоришь. Только и годишься козу пасти… Сын! Руки-крюки! Быть тебе подпаском, скоморохом, каликой перехожим… Уходи с моих глаз, совсем уходи и не попадайся мне. Скорей беги, пока я тебя до смерти не прибил!

Завидка слез со скамьи и уныло спросил:

— Куда ж ты меня гонишь?

Гончар схватил мокрый лоскут овчины, которым перед тем протирал горшок, и провел им по влажному лбу. Потом посмотрел мутными глазами на сына и сказал:

— Что ж, иди козу пасти, ни на что не годишься больше. Придется Тишку с Митькой за круг сажать. Может, понятливей тебя будут.

Завидка поднялся по ступенькам, ведущим из землянки на улицу, и начал отвязывать козу, которая успела уже сжевать и вытоптать скудную травку, росшую у жилища гончара.

Из сарая выглянула сестра Милуша и крикнула:

— Козу идешь пасти? Ты гусей тоже забери, пусть по речке поплавают.

Там, где речка Рублянка впадала в Пятку Великую, на остром мысу, заросшем луговыми травами, спал мальчик, раскинув сильные руки и подставив солнцу широкую грудь. По-видимому, он спал уже давно, когда вдоль бережка к нему приблизился другой мальчик, гнавший хворостиной гуся с гусыней и тянувший за собой козу на веревке. Это был Завидка.

Увидев спящего, он захлестнул козью веревку за ствол ивы и к этому же стволу привязал за лапку гусыню. Гуся он оставил на свободе, потому что знал — гусь от гусыни никуда не уйдет, а будет ходить вокруг да около, приседая и кланяясь, не желает ли-де госпожа гусыня вдоль да по речке поплавать. Привязав гусыню, Завидка тоже лег на траву, спрятал голову в руки и подставил солнышку спину. Солнце ласково грело ребят, а речки в два голоса их баюкали. Рублянка тихо ворковала, будто сизый голубь, а Пятка, словно гусли, рокотала и всплескивала.

Долго ли, коротко ли они спали, когда на лугу показался Василько. Добравшись до мысика, он увидел спящих, остановился, достал из-за пазухи свой узелок и положил его под куст. Потом разулся, распоясался, расстегнул рубаху, сорвал длинную травку и начал дразнить гуся. Гусь выгнул извилистую шею и зашипел. Василько кинул в него комком земли и пощекотал травинкой Завидкину пятку. Тот мигом перевернулся и сел.

— А Куземка-то спит, — сказал он. — Будить его иль не надо?

— Ты, Завидка, осторожно буди, — посоветовал Василько. — Куземка наш спросонья грозен бывает. Как бы не ушиб невзначай.

— Не привыкать стать мне к ушибам, — встряхнув волосами, ответил Завидка и, нагнувшись к Куземке, зашептал: — Кузя, Кузенька, просыпайся. Просыпайся потихоньку. Чего спать?

— У-у, — пробормотал Куземка, открыл ярко-синие глаза, улыбнулся солнцу и, увидев Василька, спросил: — Годится?

— И не скрипнул, — ответил Василько.

— Вот он я какой! — сказал Куземка. — У меня не скрипнет. Не таковский. — Он широко потянулся. — Вот он я, кузнецкий сын. А что вы так долго не шли?

— Мы давно здесь, — ответил Завидка. — Это Василько не шел.

— И я давно. Я гуся дразнил, а вы спали.

— Эх, проспали! — огорченно сказал Куземка. — Мне давно домой пора. Отец, небось, проснулся после обеда, а меня нет. И мехи раздувать некому.

— Успеешь, — сказал Василько.

— И то, успею. Без меня раздуют. Ой, жарко! Искупаться, что ли? — И, вскочив, как был, в штанах и рубахе, кинулся в речку и поплыл на другую сторону.

— Промокнешь! — вслед ему закричал Василько.

— Ништо! — ответил Куземка и сильней забил ногами по воде. — Ой, вода хороша — парное молоко!

Василько, скинув штаны с рубахой, побежал в воду и поплыл за Куземкой. И Завидка, проверив, крепко ли привязана его скотина, тоже разделся и поспешил догнать друзей.

Они уже успели выбраться на высокий камень у крутого берега Пятки и теперь с визгом и воплями прыгали с него в воду то вниз головой, то вперед ногами, вытянувшись струной или перевертываясь в воздухе. Завидка, взобравшись на камень, присел, обхватил руками колени и громко крикнул: