Ольга Гурьян: Набег

«Эх, Гюргя белоглазый! — подумал Василько. — Повадится по нашему лугу кататься — и поиграть-то негде будет». И, засунув в рот два пальца, свистнул отчаянным, разбойничьим посвистом.

Георгий, испугавшись, рванул удила, а резвый конь поднялся на дыбы и сбросил всадника наземь. Тут из кустов вышел Василько и участливо спросил:

— Ай, больно ушибся? А какое место? Конь у тебя страх пужливый! Не в хозяина ли?

Георгий сочувствию не поверил, на намек обиделся, вскочил и кинулся на Василька. А тот ловко подставил ему подножку, и Георгий снова растянулся. Василько, отбежав на приличное расстояние, ласково спросил:

— Что тебя все наземь тянет? Видно, слабы ножки, что пустую-то головушку снести не в силах.

Георгий, не стерпев, выхватил из-за сапога нож и снова бросился на Василька. Тот увернулся, крикнул:

— Руками маши, а нож не трожь! — и запустил в коня камешком.

Конь взбрыкнул и ускакал, и Георгию поневоле пришлось поспешить за ним вдогонку. А Василько, гордый своей победой, улюлюкнул вслед бежавшему врагу и тихо направился к берегу речки.

Скачет богатырь Давидка Тимофеевич на буйном коне. Грива у коня ниже колен, хвост у коня по травам стелется. На Давидке рубаха шелковая, лицом он, Давидка, бел и румян, держит в левой руке тугой лук. Лук-то весь позолоченный, на концах у лука турьи рога. Высоко в небе гуси-лебеди летят, курлыкают, перекликаются. Натянул Давидка лук за ухо — завыли у лука турьи рога, запела тетива, полетела стрела в поднебесье. Тут все люди Давидке поклонились, говорят Давидке…

— Эй, Завидка, опять горшок скособочил! Верти круг! Круг-то верти! Оттого у тебя горшки набок и клонятся. Да спишь ты или не слушаешь?

— Я не сплю, — покорно ответил Завидка и толкнул рукой круг.

Круг заскрипел, завертелся.

— Опять зеваешь! Зачем круг-от сделан? Круг-от вертится, горшок то один бочок тебе подставит, то другой, а ты его обглаживай, обминай. Эх, не быть из тебя доброму гончару!

Ах, то не на коне скачет богатырь Давидка — сидит Завидка, гончаров сын, верхом, будто на деревянной лошади, на низкой скамье, на толстой доске, на две плахи положенной. Где у коня крутая шея — в скамье сквозь прорезь проходит ось. Где у коня бы голова — на конце оси надет деревянный круг, а на нем другой кружок, поменьше. И не лук у него в левой руке, не стрела в правой, а подталкивает он левой рукой круг гончарный, а правой держит щепочку, заглаживает, обминает швы меж полос на глиняном горшке.

Тут гончар не выдержал, занес ногу, слез со скамьи и подошел к сыну:

— Разве это горшок? Людям на посмешище! И чтоб на таком горшке мой знак был! Люди мой знак знают. Повернут горшок кверху дном — увидят на дне круг, а в нем двойной крест вроде колеса, скажут: «Этот горшок Тимошка-гончар лепил. Этот горшок и в огне не треснет и в воде не размокнет. Этому горшку веку не будет. В этом горшке и щи будто наваристей и каша рассыпчатей!» Эх, Завидка, совести у тебя нет! Знак тот мне от отца, от деда достался — все были гончары. Дед крестом метил свои изделия, отец двойной крест ставил, я кругом его обвел, чтоб всем ведомо было — это Тимошкина работа, сына Авдеева, внука Буславова. Не дам я знаку моему на горшке твоем позориться…

С каждым словом тыкал он незадачливый горшок кулаком, пока на кругу не осталась бесформенная кучка глины. Тогда он снял ее, бросил наземь и крикнул:

— Начинай сызнова!

Завидка нагнулся, взял ком глины и начал валять из него длинный валик. Осторожно поднял и спиралью стал укладывать на круге.

— Ровней клади! Не видишь, что ли? Подтолкни круг!.. Опять у тебя один бок выпер. Такой горшок и стоять не будет, а сразу повалится.

Медленно, ровно ложится валик витком на виток, все выше стенки будущего горшка.

— Стой, хватит! Ты что, хочешь его в два локтя вытянуть? Не корчагу лепишь, а горшок. Уже клади, к горлышку подводишь. А теперь виток пошире пусти, чтобы лег венчиком.

Гончар подтолкнул круг рукой и отошел к своей скамье. Круг качнулся, заскрипел, медленно начал вертеться. Завидка щепкой разглаживал, разравнивал полосы, чтобы не видно было, где нижний виток к верхнему прилегал.

Круг с горшком вертелся, вертелся, вертелся…

Богатырь Давидка Тимофеевич натянул тугой лук за ухо — полетела стрела в поднебесье, через леса, через реки, к стольному городу Киеву. Тут пала стрела на княжеское крыльцо. И спросил князь Давидку Тимофеевича: «А какого ты роду-племени?…»