Сергей Бычков - Одна строчка в летописи

— Деда к великому князю покликали, деда к великому князю покликали, — на всю слободу орали бежавшие вслед правнуки.

9

— Что же князю от него надо? — весь день думала Ефросинья. — Какую службу может сослужить шестидесятилетний старик? Посольство? Какой из него уже посол, дунь ветер покрепче-повалится.

…Вернулся Захарий от князя, когда уже темень легла на двор. Вернее, его, пьяного до беспамятства, внесли в дом четверо дружинников, бережно уложили на лавку и, поклонившись, вышли.

Все поднялись и обступили мирно храпевшего Захария. Он спал, двумя руками прижимая к груди богато украшенную саблю. Золотом отливавшие ножны были усыпаны дорогими камнями, а в основании рукоятки сверкал огромный сапфир. Сыновья попытались вытащись из рук отца грозное оружие, но Захарий, как они не бились, так и не выпустил саблю из рук.

— Бог с ним, пущай так и спит, — сказала Ефросинья и укрыла его тулупом.

Как обычно после крепкой выпивки Захарий проснулся поздно. Сыновья уже ушли по торговым делам, а правнуков заботливая Ефросинья выгнала во двор, чтобы они не мешали почивать дедушке.

Застонав от боли в спине, Захарий поднялся с лавки и с удивлением увидел, что спал на сабле. Потирая задубевший бок, он заулыбался, вспоминая вчерашний день и босиком, но не выпуская саблю из рук, пошёл на двор. Скоро он вернулся, отбиваясь от правнуков, желающих подержать дедушкину саблю.

— Отстаньте, бесенята, — нарочито строгим голосом выдворил он их из избы, — вот бабушка поправит мне здоровье, тогда и покажу вам подарок князя Василия.

— Припознился, мать, я вчерася, — начал он, усаживаясь на лавку к столу, — но держался молодцом.

Он не помнил, как попал домой и хитрил, стараясь прояснить ситуацию.

— Молодцом? — возмутилась Ефросинья, но больше ничего не сказала.

— А честь, — заспешил Захарий, — честь-то какая мне была оказана! Вот налей-ка мне, Фросюшка, медка, а то что-то голова не на месте, так я тебе раскажу, как меня князь Василий принимал.

Ефросинье было интересно узнать, что же происходило в княжеском доме, и она, черпанув из лагушка, поставила перед

10

мужем ковш браги со словами:

— Когда же ты угомонишься?

Захарий выпил, сразу повеселел и, первым делом, решил нацепить на себя саблю. Потом он стал прохаживаться по избе, стараясь вызвать восхищение Ефросиньи своим боевым видом и подарком князя.

— Долго ты красоваться будешь? — разозлилась от нетерпения жена, — рассказывай давай.

— Пустил я Гнедка в галоп — и прямиком к князю во двор. Заводят меня в палаты, матерь преподобная! Народу собралось — яблоку негде упасть. И всё именитые бояре: Квашнин, Вельминов, Плещёв, другие знатные люди. Все кланяются мне. Смотрю, стоят вдоль стены Иван Сыромятин, Пётр Усольцев и ещё человек двадцать почтенных мужей. Меня к ним поставили. Князь Василий пожаловал. Все затихли, а он поклонился нам и сказал:

— Спасибо вам, соратники моего отца великого князя Дмитрия Ивановича, за победу в Куликовском сражении. Сорок лет сегодня минуло, как разбили вы ненавистных ордынцев. Как Иисус Христос родился в Вифлиеме, так и Русь великая родилась в этом великом сражении. Мало осталось вас, тех, кто помог батюшке в трудный час, и поэтому все вы дороги для меня и для всей земли русской. Слово доброе хочу вам молвить и почестями, положенными по вашему подвигу одарить, за мужество ваше и любовь к стороне родной.

Апосля княгиня Софья пожаловала и стала каждому из нас чарку подносить и целовть троекратно. Дале бояре нас целовали, а митрополит московский благословил. А после того сам князь подарки подарил — каждому по мечу булатному и по грамоте с привилегиями.

— А где она-то, — опомнился он, — ты прибрала?

— И не видывала, — забеспокоилась Ефросинья.

Захарий лихо подбежал к лавке, на которой спал и стал искать шапку. Она лежала под тулупом. Захарий сунул руку вовнутрь и достал свёрнутую бумагу.

— Цела, Фрося. Не потерял.

Он вернулся за стол.

Потом, Фросюшка, мы пировать сели. Чего только нам князь не предложил: и лебедей, и стерлядочек, и фруктов диковенных. А

11

дале, нет, ты токмо помысли, жёнка, князь распорядился посадить меня подле себя по правую руку и изрёк:

— Захарий Иванович, ты единственный остался, кто на Руси не токмо видывал хана Мамая, но и посольничал с ним. Расскажи честному люду, здесь собравшемуся, о временах далёких и о поганце Мамае.

Все притихли, Фрося, а мне-то как радостно. Честь-то какая великая выпала мне: при князе да боярах речь сказывать.