Фаина Баазова - ПРОКАЖЕННЫЕ

Когда поезд отошел и последний вагон скрылся из виду, Герцель вздохнул с облегчением и, повернувшись ко мне, сказал:

– Ты представить себе не можешь, как я рад, когда папа уезжает из города. Вот и сейчас… Эти две недели я могу спать и работать спокойно. Я часто думаю – если бы можно было упрятать его подальше от Грузии…

– Но куда и на сколько времени? И кто может знать, сколько "это" продлится и где безопаснее? – спросила я.

– Да, понимаю, что это невозможно. Но когда он в городе и ходит по тбилисским улицам – у меня неспокойно на душе, и я очень боюсь за него. Будем надеяться, что новый год рассеет все наши тревоги…

Тревога… Тревога… Глядя на этих веселых, шумных людей на перроне, трудно было поверить, что почти каждый из них испытывал ее, несмотря на внешнюю беззаботность и веселое настроение.

Тревожился и Герцель. Но беспокойство его касалось исключительно отца. О себе он совершенно не волновался.

Ему недавно исполнилось 33 года. А звезда его горела уже ярко. Он начал печататься рано. Еще в 20-х годах в грузинских литературных журналах и газетах и отдельными изданиями выходили его произведения. Ему принадлежали повести, романы, пьесы, критико-публицистические статьи по вопросам литературы и искусства. Среди них большой известностью пользовались роман "Петхайн", переведенный в 1936 году на русский язык и изданный в Москве под редакцией Виктора Гольцева, а также повести "Конец Гелатской улицы", "Последнее слово Шемария", пьесы "Хагаи", "Феликс Рихтер", "На развалинах Ахасаули", "У Черного моря" и многие другие.

Особенную популярность среди грузинских зрителей создали ему пьесы "Немые заговорили" и "Ицка Рижинашвили", в постановке театров имени Марджанишвили и кутаисского имени Ладо Месхишвили. Режиссер Додо Антадзе теперь ставил их в Армянской ССР. В Театре юного зрителя шла его пьеса "Крапива", а в театре имени Марджанишвили полным ходом готовилась постановка спектакля "У Черного моря".

Во всех ведущих газетах и журналах публиковались хвалебные рецензии на его произведения.

Часто на проспекте Руставели можно было слышать, как молодые грузины распевают куплеты из сцены "слихот" в спектакле "Ицка".

Он был любим одновременно и еврейской, и грузинской общественностью.

Он был одним из основателей и первым председателем драмсекции Союза писателей Грузии.

Он часто возглавлял делегации писателей в Москву, в Союз писателей СССР.

Еврейские театры Москвы и Витебска готовились к постановкам его пьес.

В глазах грузин, он обладал совершеннейшим иммунитетом против свирепствующей "чумы", все больше поражающей и сердце и мозг грузинского народа. Он не был ни меньшевиком, ни троцкистом, ни потомственным князем, ни ответственным работником, никогда не бывал за границей и не мог быть "завербован там".

Первый и единственный писатель из среды грузинских евреев, пришедший в большую грузинскую литературу со своей еврейской темой, болеющий душой за культурное возрождение отсталого грузинского еврейства, – Герцель вызывал восхищение, любовь и уважение.

Уверенность в неуязвимости Герцеля еще больше окрепла после событий, происшедших с группой грузинских писателей после того, как Грузию посетил Андре Жид. Это было осенью 1936 года, когда французский писатель гостил в Советском Союзе.

После блестящего приема в Тбилиси руководители республики пригласили его на один из красивейших курортов Грузии – Кобулети, где была устроена встреча с отдыхающими там известными грузинскими писателями и поэтами. В это время в Кобулети жил и Герцель. Он работал над своей последней пьесой "У Черного моря", и на банкете, устроенном в честь французского писателя, в числе других писателей находился и он. На этой встрече были такие известные и прославленные мастера слова, как Михаил Джавахишвили, поэт Тициан Табидзе – ближайший друг Бориса Пастернака, любимец подлинных ценителей поэзии не только в Грузии, но и в России, Паоло Яшвили – один из талантливейших поэтов Грузии двадцатого столетия, веселый и жизнерадостный, великолепный охотник, остроумный и искусный тамада.

Вскоре после отъезда Андрэ Жида начали "брать" одного за другим писателей – участников встречи. После ареста Михаила Джавахашвили и Тициана Табидзе, не дожидаясь своей очереди, покончил с собой Паоло Яшвили. Он застрелился из охотничьего ружья в холле дворца Союза писателей в Тбилиси в тот момент, когда в зале "прорабатывали" уже арестованных писателей. У изголовья спящей маленькой дочери он оставил записку: "Если я не сделаю этого сегодня, завтра ты будешь еще несчастнее".