Фаина Баазова - Дело Рокотова

Фаина БААЗОВА

ДЕЛО РОКОТОВА

Летом 1960 года ко мне пришел мой старый знакомый, Яша Паписмедов, и попросил, чтобы я стала его адвокатом в случае, если его привлекут к уголовной ответственности.

Разумеется, тогда ни он, ни я не могли представить себе характер и масштабы дела, в котором он в будущем окажется обвиняемым, а я его защитником.

В этот период, период "гуманизации" советского правосу­дия, "громкие" дела на практике уже не встречались. Сенса­ционные политические процессы уже давно отгремели. У нас в Тбилиси последним из этой категории дел был процесс по­собников Лаврентия Берии — бывших работников МГБ Гру­зии — министра Рапава, его заместителей — Рухадзе, Хазане и других — обвинителем на этот раз выступал сам Генераль­ный Прокурор Союза ССР Руденко.

Яша Паписмедов вряд ли мог оказаться причастным к сколь-нибудь громкому делу.

Я знала его очень давно, много лет. Он работал в одной из организаций "Центросоюза", где пользовался доверием и уважением среди всех сотрудников. Человек тихий, глубоко верующий, как и подавляющее большинство грузинских евреев, он много жертвовал на нужды синагоги, постоянно по­могал своим многочисленным родственникам. Он часто при­ходил ко мне как к своему "фамильному адвокату".

Незадолго до этого я закончила дело его брата, обвиняв­шегося в совершении сложного запутанного преступления.

Теперь он пришел по вопросу, который касался уже лич­но его. Он рассказал мне по секрету, что вызван в Прокура­туру Союза в качестве свидетеля по делу его близких знакомых Нади Эдлис и Яна Рокотова.

Вот уже много месяцев как они арестованы в Москве в связи с валютными операциями. Яша сообщил так же, что Надя Эдлис очень часто гостила у них дома в Тбилиси. При этом бывало, что она привозила с собой для продажи царские монеты.

Казалось, он был убежден, что ни Надя Эдлис, ни ее муж, абхазец Сергей Попов, никогда не оговорят его, и все-таки в глубине души допускал, что из свидетеля он может превра­титься в обвиняемого, оттого и решил заранее подумать о своей защите.

С профессиональной точки зрения дела о валютных опера­циях не представляли никакого интереса. Они всегда были небольшими и несложными. До принятия в 1959 году нового уголовного законодательства СССР валютные дела формаль­но регулировались статьей 27 "Положения о государственных преступлениях" от 1927 года, предусматривающей до трех лет лишения свободы. На практике такие дела в суды попа­дали очень редко. Обычно они разрешались в административ­ном порядке.

Правда, по новому уголовному законодательству наказа­ние за валютные нарушения было значительно усилено. Те­перь виновного можно осудить на срок до восьми лет.

Однако, летом 1960 года, когда я впервые услышала о де­ле Рокотова, еще слишком велико было влияние хрущевской оттепели. Повсюду говорили о преодолении культа личности и его последствий. В широких кругах юристов открыто обви­няли А. Вышинского, игравшего при Сталине роль "теоре­тической дубинки" и санкционировавшего в качестве Гене­рального Прокурора нарушения законов и акты произвола.

Теперь снова и снова провозглашаются принципы "незыб­лемости" закона и справедливости; упраздняются органы, ранее действующие за закрытыми дверьми и наделенные правом внесудебной расправы; реабилитируют репрессирован­ных при Сталине; снижается максимальный срок лишения свободы с двадцати пяти лет до пятнадцати, расширяются права защиты и т.д.

В этой ситуации ни я, ни родственники Паписмедова не ощутили особой тревоги от того, что его предчувствия сбы­лись и что Яша и вызванный в прокуратуру его младший брат Шалва превратились из свидетелей в обвиняемых.

...Шли месяцы. Неоднократно ездившие в Москву наводить справки в КГБ жены братьев Паписмедовых возвраща­лись с одним и тем же неизменным ответом: "следствие продолжается". Пока однажды, в феврале 1961 года, после очередной такой поездки, жена Яши вернулась необычайно встревоженная. В Приемной МГБ ей официально сообщили, что ее мужу предъявлено обвинение, грозящее лишением свободы сроком до пятнадцати лет.

Казалось, меня, адвоката, хорошо знающего гримасы советского правосудия, трудно было чем-то удивить. Тем не менее, сообщение жены моего подзащитного вызвало у меня глубокое недоумение. Ведь принятый всего год назад уголов­ный закон о валютных нарушениях предусматривал макси­мальный срок до восьми лет. Абсолютно исключалось обви­нение Яши Паписмедова в каком-либо другом преступлении. Нельзя было допустить, что его жена, человек, в общем, до­вольно толковый и, уж бесспорно, способный в точности пе­редать ответ следователя, что-то напутала. Так что, сколько я ни ломала голову, откуда взялись эти пятнадцать лет, по­нять не могла.