Фаина Баазова - ПРОКАЖЕННЫЕ

Затем началась охота на "вредителей". Таких нашлось очень много как в области культуры, так и во всех отраслях народного хозяйства, тем более что "выявлять" их мог любой подонок и неудачник, которому казалось, что устранение работающего рядом с ним талантливого человека откроет ему путь к карьере.

Вспоминается, как осенью 1937 года выездная сессия Верховного суда Грузии, возглавляемая самим Председателем Верховного суда Исакадзе, рассмотрела в Кахетии (в городе Сигнахи) дело "вредителей". В 1937 году это был единственный публичный судебный процесс по такого рода делам, когда на скамье подсудимых оказалась большая группа бывших партийных и советских работников. По этому делу привлекался также мой университетский товарищ, очень талантливый и образованный молодой адвокат – Шура Кобешавидзе.

В 1936 году он начал работать в Тбилисской Коллегии адвокатов, но вскоре переехал работать в Сигнахи, где в одиночестве проживали его мать и тетка, у которых, кроме него, никого не было на свете. Опубликованная в газетах обвинительная формула гласила, что адвокат Кобешавидзе совершал вредительство путем дачи крестьянам неправильной юридической консультации. По приговору суда он вместе с остальными осужденными был расстрелян.

Казенными защитниками на этом процессе была назначена группа молодых, появившихся на арене в начале 30-х годов талантливых адвокатов, среди которых были мои приятели и сверстники. Старые, дореволюционные блестящие юристы и одновременно политические и общественные деятели, такие, как Петр Кавтарадзе (брат ближайшего соратника Ленина Сергея Кавтарадзе), Исай Долуханов, члены Государственного Учредительного собрания Осико Мачавариани и Осико Бараташвили, "лев адвокатуры" Михаил Гвамичава и многие другие были уже "ликвидированы". После процесса наши товарищи вернулись необычайно растерянные и напуганные. Под большим секретом они сообщили, что для гибели нашего друга и коллеги оказалось достаточным доноса одного местного невежественного и завистливого адвоката по поводу вредительства в форме неверной юридической консультации.

Через несколько месяцев вся эта группа адвокатов исчезла бесследно, так же как и Председатель Верховного суда Грузии Исакадзе.

Нужно сказать, что при всем том грузинские евреи продолжали жить достаточно спокойно и беззаботно. Среди них не было ни князей, ни старых большевиков, ни видных меньшевиков или троцкистов, не было также и крупных партийных или государственных деятелей. Семья и родственники бывшего министра финансов грузинского меньшевистского правительства – еврея Иосифа Элигулашвили – давно бежали в Париж вместе с грузинской эмиграцией. Правда, среди грузинских евреев было много хороших врачей, инженеров, учителей, служащих, но они находились вне орбиты грузинской общественной жизни и не так бросались в глаза. Наряду с еврейскими праздниками, которые они всегда и при любых обстоятельствах отмечали торжественно и в неизменно установленных с древних времен формах, они любили встречать Новый год, и сейчас, предвкушая веселье, готовились к новогодней ночи.

Второго января отец уезжал по делам службы в командировку в Москву на две недели. Провожать его на вокзал поехали мы с Герцелем.

Скорый поезд Тбилиси – Москва уходил днем. Как обычно, провожающих было очень много. Некоторые пришли на вокзал прямо от новогоднего стола – с бутылкой "Грузинского шампанского" в руках – и шумно обменивались новогодними пожеланиями. Мы с Герцелем с трудом вырвали отца из объятий знакомых и усадили в купе международного вагона.

Прощаясь, Герцель снова стал умолять отца быть осторожным в дороге, а в Москве воздержаться от встречи "кое с кем". Отец улыбнулся в усы своей неповторимо мягкой, чуть лукавой и многозначительной улыбкой и еще раз крепко обнял нас.

Легко сказать – будь осторожен! Это было равносильно тому, чтобы сказать отцу – "не дыши!" Мы великолепно знали, что он, бывая в разных городах России, а в особенности в Москве, продолжал поддерживать контакты и встречался с уцелевшими после разгрома Московского "центра" и арестов Кугелем, Каминским и другими сионистами.

И хотя уже был получен сигнал из Москвы о провокаторской роли Саши Гордона, отец по-прежнему бывал в домах, где тот появлялся. Встречаться с товарищами и получать литературу "оттуда", следить и знать, что происходит "там", – было сейчас его "дыханием", никто и ничто на свете не могло его заставить не делать того, что еще возможно было делать.