Геннадий Комраков - Мост в бесконечность

— О своем личном участии?

— Нет, не только, — мягко улыбнулся Зубатов. — Нас интересуют люди…

— Стало быть, фамилии называть? — Федор спросил с расстановкой.

— Естественно, — хмыкнул Сергей Васильевич, — как можно подробнее.

— Подлец! — крикнул Федор, задыхаясь от гнева. — Да как ты смеешь? Подлеец! — повторил он, готовый броситься с кулаками.

Зубатов посмотрел на него холодным взглядом, исключающим теперь какое бы то ни было участие в судьбе арестанта, укоризненно вздохнул и совсем негромко приказал:

— Уведите.

И сейчас же, нарушив тишину домашнего кабинета звоном шпор, появились два жандарма, схватили Афанасьева под руки, потащили прочь. «Мы тут одни», — говорил Зубатов, а наготове держал нижних чинов…

Когда Сергей Васильевич перешел на служебную половину, в приемной обнаружил миловидную девицу, нервно комкающую кружевной платочек.

— Вы ко мне? — поклонился галантно. — Прошу…

Узнав, что Миша Егупов угодил в заточение, из Польши примчалась Танечка Труянская. В приступе безудержного желания что-то немедленно предпринять в пользу страдальца ринулась к Зубатову.

— Помогите мне, умоляю! — просила со слезами на глазах. — В конце концов, вы — мужчина… Я — невеста. Я хочу видеть его… Правила позволяют?

Сергей Васильевич возликовал — все-таки есть бог! Но внешне остался спокойным, ответил сухо:

— Пока идет следствие, свидания запрещены. Но я помогу вам. Надеюсь, вы окажете благотворное влиянье на жениха. В ваших же интересах, чтобы он отказался от пагубных заблуждений…

После обеда Егупова привезли в Гнездниковский нереулок. Зубатов деликатно оставил влюбленных наедине.

— Ради меня! — Танечка жадно целовала исхудавшее, до последней кровиночки родное лицо. — Ради нашего будущего!

Потом Танечку устроили в приличные номера. Сергей Васильевич посоветовал не отлучаться, ждать приятного сюрприза. А тем временем Егупов своим стремительно летящим почерком, свидетельствующим, но утверждениям графологов, о незаурядности натуры, заполнял листы плотной, отменного качества бумага. Скорее, скорее! Возникла новая цель — кончить с прошлым, порвать путы… В кабинете Зубатова вписал по порядку более сорока фамилий. Через три дня, уже на свободе, в гостинице, с Танечкой, поскреб по сусекам: к именам людей, которые принимали хоть какое-то участие в его «преступной группе», добавил тех, кого еще только намеревался совратить.

И уехал на Кавказ. По выбранному месту жительства…

Следствие сразу продвинулось, показания Факельщика сослужили жандармам добрую службу. Картина противоправительственного тайного общества выяснилась до мельчайших подробностей. По все же, чтоб не рисковать, испытывая совесть присяжных, от гласного суда решено было отказаться. По докладу министра юстиции Николая Валериановича Муравьева его императорское величество «высочайше повелеть соизволил разрешить дело административным порядком». Так сказать, келейно…

Заграничный эмиссар Семен Райчин получил десять лет ссылки в Восточную Сибирь; Петр Кашинский — пять лет ссылки в Степное генерал-губернаторство; Михаила Бруснева — так и остались в убеждении, что он главарь, — подвергли тюремному заключению на четыре года с последующей высылкой в Восточную Сибирь; Федора Афанасьева и остальных лиц, проходивших по «Делу Егупова», приговорили к одному году тюремного заключения, после чего надлежало прожить еще один год на родине под гласным надзором полиции.

Отбывши заключение и высылку на родину, Афанасьев подался в славный город Одессу. В тюрьме от закоренелого бродяги, посаженного по уголовному делу, наслышан был, как приятно и легко жить возле теплого моря под синим небом…

Бродяге, может, и приятно. Но Федор, послонявшись по улицам шумного города, быстро убедился: здешняя жизнь не для него. Текстильного производства нет, коренное ремесло не пригодилось. А в порту, под грохот якорных ценей, пароходные гудки, стук и скрежет металла, под палящим солпцем, безжалостным к уроженцу севера, истаяла последняя надежда зацепиться в благодатном краю. Работать грузчиком не смог: артель отринула.

— Куды тебе, бедолаге хилому, — прощаясь, незлобно сказал артельный, кривоногий мужик из казанских крючников. — Которые свычные — и то зенки на лоб вылазят. Порвешь становую жилу, окочуришься…

Все было: теплое море, синее небо, привоз, забитый рыбой и дешевыми фруктами, не было только удачи. Оказался на распутье, без лишнего гроша. Уж как не хотелось возвращаться в язвищенскую нищету, но приходилось: выбора не существовало. И вдруг весточка от Егора, высланного в Иваново-Вознесенск. Приезжай, писал, город заштатный, но фабрик много; хозяин берет всяких, даже неблагонадежных…