Геннадий Комраков - Мост в бесконечность

Порадовался Афанасьев: окрепли ребята. Из знакомых ему, узнал, в работе Андрей Фишер, Вася Шелгунов, Иван Кейзер, Сергей Фунтиков — сила. Провели, оказывается, вторую маевку, народу собрали побольше, чем в прошлом году. Болдырева Анюта среди прочих сказала слово — первая женщина на русском празднике рабочей солидарности. И опять порадовался Федор: молодцы!

Но из дальнейшего разговора, затянувшегося чуть ли не до утра, выяснилась тревожная картина. Руководительство постененно захватывают народовольцы — студенты университета Борис Зотов, Александр Петровский да медик Михаил Сущинский… Правда, из ссылки вернулся Герман Красин, но ему в паре с Ольминским не устоять: забивают. Ребята, привыкшие по старым временам к социал-демократическому направлению организации, нынче недовольные руководителями. А выбора нет, приходится допускать новых интеллигентов… Договорились так: пусть ходят в кружки, но под присмотром «старичков». Ежели начинают тянуть народовольческую волынку, их останавливают, дают отбой.

— И что думаешь! — Костик возмущенно всплеспул руками. — Нашли подневал из нашего брата! Желабина помнишь?

— Старик такой… Деньги в кассу давал, — нетвердо вспоминая, ответил Афанасьев. — Логин Иванович?

— Он самый, вражина! — Норинский смешно фыркнул. — Деньги вносил, библиотекой пользовался… Придет, бывало: я, ребятки, в «Народной воле» состоял, с Ляксандром Митричем Михайловым знался… Думали, блажит Логин. А обернулось, сидит в нем старая закваска! Притащил в кружок племянника… Во всякую дырку лезет: а это кто, а зачем, а отчего? Любопытный — страсть. Ну, опять же — терплю… Собрались по истории политической борьбы, Сущинский объяснял. Врать не стану, хорошо осветил, без вывертов… Но ведь раз на раз не приходится; коли условились, чтоб под нашим присмотром, тому и быть. Толкую, предупредите, когда еще соберетесь… И что же? Племянник Желабина назначает сходку, а я в ночной! Подумал, случайность. Нет, гляжу, норовят постоянно без меня… Оттирают! Гнут к народовольчеству. Желабинский племянник кричит: «гарнизация» надобна, чтоб полицейских лупить, а не книжки читать! Ну, поругался с ними… Вовсе перестал ходить…

— И потерял кружок, — неодобрительно сказал Афанасьев.

— А что было делать, что?

Федор Афанасьевич признался:

— Покамест не знаю. Огляжусь, сообразим…

Косте удалось-таки устроить его на Балтийский завод; приставили к сверлильному станку, где работа невысокой квалификации. Определили жилье, подселив к Денису Розенфельду, мрачноватому слесарю, который частенько заглядывал в рюмку, однако же, по словам Наринского, был преданным товарищем. Дивился Федор: чтоб рабочий-социалист зашибался горькой, такого раньше не бывало. Гришка Штрипан, стервец, попивал, но тот кружком не руководил… Жить у Розенфельда не понравилось, при первом удобном случае собирался поменять квартиру.

В Петербурге взялся Федор за старое: вечерами после работы ходил от заставы до заставы, от фабрики к фабрике по заветным адресам. Сегодня найдет зацепу, повидав давнишнего приятеля, памятуя, что тот когда-то проявлял интерес к запрещенной литературе; завтра разыщет знакомца, отшатнувшегося от дела, пристыдит, приструнит. Косте говорил: «Насколько понимаю, нынче основная линия — подтянуть людей…»

Возле ворот Калинкинской фабрики высмотрел Григория Нечесаного. Глазом показал, чтоб отбился от толпы; сам заковылял помаленьку в сторону, где поукромнее.

— С неба, что ль, свалился? — осклабился Штрипан.

— Вроде того, — поправил очки, тихо спросил: — Потолкуем, Гриша? Давно не видались, есть о чем…

Штрипан замялся:

— Понимаешь, нынче недосуг… Ждут меня на Выборгской. Давай завтра, а? Приходи об эту пору…

Не понравился Гришка: глазами юлит, в лицо не смотрит. А все ж не подумал, что перед ним провокатор. Пришел на следующий вечер: каждый человек дорог, надеялся вернуть Нечесаного на верный путь, приблизить снова к себе. Но Штрипан, подлец, предупредил о встрече жандармов. Взяли Афанасьева минутным делом. По бокам — двое, даже не заметил, откуда появились. Одновременно под руки: «Тиха-а, только тиха-а…» И тут же тюремная карета, тяжелая, на железных шинах. По карете и догадался, что приготовились загодя. Ежели б случайный арест, на пролетке.

В Москву Афанасьев возвращался в вагоне с зарешеченными окнами: департамент полиции потребовал доставить его по месту преступления, до кучи с руководителями «временного комитета».