Геннадий Комраков - Мост в бесконечность

— Айда, дедка! — парнишка потянул старика за котомку. — Говорил ведь, не надобно ходить… Совестно от людей.

— Видишь, внук у тебя сознательный, — Афанасьев поощрил мальчонку. — Слушай его…

Старик попросил табачку на закрутку; виновато вздохнув, признался: бес попутал, и они пошли обратно. А тут как раз и Бубнов подоспел; взмокший, запыхавшийся, выпалил недобрую новость. Семен Балашов нервым делом:

— Отца на ночь укроешь?

— Да что обо мне, торопись людей упредить, — забеспокоился Афанасьев. — Верняком аресты будут.

— Укроешь? — требовательно повторил Семен.

— Спрячу, — пообещал Андрей.

— Тогда идите помаленьку, а я побежал…

— Странник! — вдогонку слабо крикнул Федор Афанасьевич. — Ежели кого заметут, пускай говорят, что освидетельствовались у витовского фельдшера!..

Дружинники Ивана Уткина, пошныряв в толне, оповестили членов комитета о том, что Странник требует срочного совещания. Сгрудились у лесной сторожки, в стороне от общей массы; Балашов рассказал о предстоящей облаве.

— Значит, распускаем людей? — уныло спросил Дунаев.

— Ни в коем случае! — отрезал Фрунзе. — Сегодня, само собой, скроемся, палатку свернем. Но завтра сойдемся как ни в чем не бывало. Уткин расставит патрули, чуть чего — пускай свистят. Начнут окружать — успеем разбежаться… А в народе панику сеять не стоит. Депутаты должны работать даже на нелегальном положении…

Ночевали комитетчики в разных местах, каждый непременно не там, где прежде. Тем и сохранились, причинив служебное огорчение вице-губернатору и еще одному человеку, который весьма был заинтересован в том, чтобы облава удалась. Человек этот — Ксенофонт Степанович Елохов, старший филер летучего отряда Московского охранного отделения. Он жил в Иваново-Вознесенске почти с первых дней стачки, был тихим, но зорким свидетелем многих невероятных событий. Слонялся по городу, целые дни проводил на Талке, присматриваясь к публике, к выступающим на митингах ораторам.

Елохова не интересовали фабричные депутаты, хотя в регулярных донесениях освещал и таковых — по бедности. Но главную имел цель — вскрыть социал-демократический комитет, выявить тех, кто, оставаясь невидимым, приводил в движение машину стачки. Когда случались аресты, Ксенофонт Степанович процеживал сквозь сито профессионально отточенной памяти всех задержанных и установил: попадается мелкая рыбешка. А крупняк или обходит полицейские сети, или прорывается сквозь них, оставаясь на свободе.

Ротмистр Шлегель некоторое время посмеивался: мол, никакого комитета не существует, всех социал-демократов повывели. Но позавчера Елохов крепко обескуражил жандарма, доставив показания пастуха из деревни Ряха, который хоть и малограмотно, но написал, что однажды, когда от стада отбилась пестрая корова и ушла в лес, он, Сергей Андреев, оставивши со скотом подпаска, подался искать заблудшую скотину и в глубине бора, где бьет родник, наткнулся на большую парусиновую палатку. С того дня по природному своему любопытству стол кружить вокруг да около, таясь в чащобе. И вот что укидел. В палатке обитают люди, по его мнению «политиканы», числом до двадцати. Имеют при себе самовар и печку, а также печатную машину. Когда на Талке заканчивается говорильня, народ уходит в город, а «политиканы» возвращаются в палатку, где к ним выходит старик, которого они величают Антихристом. Он садится меж них в середину и что-то объясняет, а потом все вместе поют песни против правительства и государя…

Дыма без огня не бывает. Елохов настаивал на немедленной облаве. Однако Юлиану Людвиговичу, видимо, не понравилось, что приезжий филер, хотя бы и старший, пытается вмешиваться в его дела. Замешкался господин ротмистр. А когда получил указание Сазонова и сам пошел в облаву с ротой солдат, никакой палатки в бору, естественно, не отыскалось. Нашли, правда, затоптанное место, окурки, какие-то тряпки и кучу нарубленного хвороста, но самих «политиканов» след простыл. А ведь были, наверняка были тут комитетчики. Клялся пастух, божился, что не врет… Тайная агентура Шлегеля доносила раньше, что секретарем здешнего комитета состоит неоднократно задерживавшийся Афанасьев Федор Афанасьевич. Если это действительно так, стало быть, никакого Антихриста в помине не существовало, а был там, в глуши Витовского бора, он самый — Афанасьев. Между прочим, он же Осецкий, он же Иванов и прочая, и прочая. Закоренелый государственный преступник, которому и тюрьмы в науку не пошли, который и в Петербурге, и в Москве, и в Риге, и в других городах империи занимался одним и тем же: подтачивал зловредной пропагандой устои монархии, мутил людей, разрушая их веру в бога, царя и отечество. Близко был, в палатке-то, а вот опять улизнул, нырнул куда-то, точно прогонистая щука в глубокий омут, — кругов на воде не осталось…