Геннадий Комраков - Мост в бесконечность

Депутаты заволновались:

— Как это «окружить»?

— Снова народ в штыки!

— Царь разрешил бастовать, а губернатор отменяет?!

— Тише, тише, господа, — Свирский поднял коротенькие ручки. — Никто ничего не отменяет… Губернатор вовсе не желает возбуждать обострение и предпочитает обратиться к благоразумию самих рабочих. Он просит вас не создавать препятствий к подобной работе, если она понадобится.

— Просит? — присвистнул Федор Самойлов.

— Другое дело, — удовлетворенно пробасили из задних рядов. — Ежели просит, мы не упираемся.

— Пускай печатают, коли нужно…

Семен Балашов поднялся и четко произнес:

— Мы не будем чинить препятствий. Но при этом согласие на такую работу будет целиком зависеть от желания самих типографщиков. Захотят — пускай делают, а не захотят — не взыщите… Но господину начальнику губернии можете передать, что наш депутатский Совет не возражает. Вот именно — Совет…

Свирский обрадованно кивнул. Полубенин шепнул коллеге: «Ярослав Осипович, а ведь на парламент смахивает, а?» Ясинский испуганно моргал глазами: до пенсии осталось четыре года, а тут заварилась такая каша, что, того и гляди, попадешь в историю — уволят без пенсиона. А Виктор Францевич продолжал:

— Теперь следующее… Настоящее совещание; как вы, господа депутаты, сами понимаете, — явление новое, в России покамест небывалое. От того, как вы будете себя вести, зависит многое в будущем. Я призываю вас быть спокойными. Деловым отношением вы должны доказать, что способны законно и умело отстаивать свои интересы и тем самым заслужить одобрение своих товарищей. Никаких утопий, господа! Никакой политики! Мы должны с вами заниматься одним по-настоящему важным делом — добиваться улучшения жизни рабочих…

— Политиканов не потерпим! — крикнул Федор Кокушкии, слесарь с фабрики Подушина. — Не для того собрались!

Балашов удивленно вскинулся: куда заносит мужика, зачем горло дерет не подумавши.

— И последнее, господа, — журчал голосок Свирского. — При своей роли посредника между вами и фабрикантами считаю для себя неудобным председательствовать. Предлагаю избрать председателя и секретаря, чтобы один отвечал за порядок совещания, а второй составлял протоколы… Итак, кого назовете?

— Ноздрина в председатели! — не мешкая предложил Дунаев.

— Подходит! — нарочито громко возвестил Балашов.

— Авенир, занимай место! — потребовал Самойлов.

— А секретарем Ивана Добровольского! — быстро выкрикнул Кокушкин. — В электричестве кумекает, грамотный!

Семен Балашов раздраженно плюнул себе под ноги: чего высовывается? Ведь был же уговор Николу Грачева в секретари…

Но в зале уже зашумели:

— Жела-аем!

— Добровольского!

На том и порешили.

Гравер Авенир Евстигнеевич Ноздрин, популярная в городе личность — стихи сочиняет, торжественный и тщательно одетый, поправил узел цветастого галстука, огладил длинные волосы, достал гребень, протянул зубцы на бороде. Затем с достоинством сказал:

— На обсуждение ставлю первый вопрос. Желают ли депутаты передать фабрикантам и заводчикам через господина Свирского свои требования?

И опять всколыхнулось:

— Желаем!

Поздно ночью члены большевистского комитета, избранные депутатами, подробно рассказывали Афанасьеву и Фрунзе о событиях дня: как прошло заседание, как голосовали требования фабрикантам, расширив их до тридцати одного пункта.

— Славно поработали, — одобрил Федор Афанасьевич, — но одну промашку допустили… Авенир — свой человек, крепко сочувствующий, а кто по убеждениям Добровольский — неизвестно. Как же это вы умудрились поставить секретарем беспартийного?

— Федька Кокушкин помешал, — оправдывался Балашов. — Слова вымолвить не уснели, будто черт его подхватил…

— Ошибку надо исправлять, — потребовал Фрунзе.

— Сделаем, — пообещал Федор Самойлов. — Завтра же Грачева переизберем, найдем способ.

— А Кокушкина подалее от себя держите, — нахмурившись сказал Афанасьев. — Не нравится мне, что против уговора пошел. Не нравится…

На хозяйском подворье спросонья хрипло заголосил нетух. Ему ответил второй, третий, и вскоре из края в край над Боголюбской слободой разнесся петушиный благовест, напомнивший о приближающемся утре.

— Опять не спамши останемся, — вздохнул Евлампий Дунаев. — Нам скучковаться бы, чтоб не бегать по городу… Солнце встает, через пару часов, глядишь, народ иа Талку потянется, хоть помри, а объявиться надо…