Роже дю Гар - Семья Тибо (Том 3)

И вдруг я вспомнил! Больница Лаэнека 109 109 Больница Лаэнека - Лаэнек Рене (1781-1826) - выдающийся французский врач, именем которого названа одна из парижских больниц. , моя алжирочка!

Так вот оно, это воспоминание, единственным обладателем которого являюсь я сам! И которое исчезнет, исчезнет без следа в ту минуту, когда я перестану существовать!

Рассвет. Обессилел от бессонницы и не могу уснуть. Засыпаю на несколько минут и просыпаюсь тут же от приступа кашля.

Всю ночь боролся с воспоминанием-призраком... Разрывался между желанием написать свою исповедь, чтобы вырвать у небытия эту туманную повесть, и моим ревнивым желанием сохранить ее для себя одного; иметь хоть эту тайну, которая уйдет со мной в могилу.

Нет, не напишу ничего.

25 октября, полдень.

Слабость? Наваждение? Бред? С той ночи я представляю себе смерть только в связи с моей тайной, и я думаю уже не о своем исчезновении, а о том, что исчезнет воспоминание о случае в больнице Лаэнека. (Жозеф пришел ко мне поговорить о мире: "Скоро нас всех демобилизуют, господин доктор". Я ответил: "Скоро, Жозеф, я умру". Но про себя подумал: "Скоро не останется ничего от истории с маленькой алжиркой".)

И с этой минуты я как будто стал хозяином своей судьбы. Ибо разве я не властвую над смертью, если только от меня, от одной моей записи, от одного моего признания зависит, станет или нет моя тайна достоянием небытия.

Перед вечером.

Не мог удержаться и заговорил об этом с Гуараном. Конечно, ничего определенного не сказал. Даже не намекнул на маленькую алжирку, даже не назвал больницу Лаэнека. Как ребенок, которому невтерпеж скрывать какой-нибудь секрет и который кричит всем и каждому: "А я знаю, знаю и не скажу". Я заметил, что ему стало неловко, даже страшно. Решил, очевидно, что я сошел с ума. И я насладился, должно быть, в последний раз, досыта удовлетворив свое тщеславие.

Вечер.

Пытался дать отдых голове - просматривая газеты. И в Германии тоже военная каста старается сорвать мирные переговоры. Говорят, что Людендорф возглавляет оппозиционную партию против канцлера 110 110 ...Людендорф... против канцлера... - Германский генерал Эрих Людендорф (1865-1937), фактически в 1918 г. стоявший во главе военной диктатуры, выступил 24 октября с демагогическими требованиями отменить тяжелые условия перемирия и продолжить войну. Это имело целью переложить ответственность за исход войны с командования на правительство. Через два дня, 26 октября, Людендорф вышел в отставку. , которого он публично обвинил в измене, в намерении вести переговоры с Америкой. Но общее стремление к миру оказалось сильнее. И самому Людендорфу пришлось уйти в отставку. Хороший знак.

Заходил Гуаран. Зловещая речь Бальфура. У англичан разыгрался аппетит: они говорят теперь о захвате немецких колоний! Гуаран напомнил мне, что еще год назад в палате общин лорд Роберт Сесиль 111 111 Лорд Роберт Сесиль (1864-1958) - член правительства Великобритании, ведавший в 1916-1918 гг. вопросами блокады. заявил: "Мы вступили в эту войну, не преследуя никаких империалистических завоевательных целей". (Вступить-то они вступили так, а выходят по-другому...)

К счастью, есть Вильсон. Право народов располагать своей судьбой. Не позволит же он, надеюсь, победителям поделить между собой чернокожих, как бессловесный скот!

Гуаран о колониальной проблеме. Очень умно разъяснил, какую непростительную ошибку совершат союзники, если поддадутся соблазну поделить между собой немецкие колониальные владения. Неповторимый случай пересмотреть во всей широте колониальную проблему. Создать под эгидой Лиги наций широкую систему совместного использования мировых богатств. Верная гарантия против войны!

26-е.

Внезапное ухудшение. Весь день удушье.

27-е.

Теперь одышка приняла другой характер - спазмами. Крайне мучительно. Гортань сжимается, как будто ее сдавливает железная рука. Сжимание сопровождается удушьем.

Около часа провозился с черной тетрадкой - записывал ход болезни. (Не уверен, что смогу еще долго вести записи.)

28-е.

Сегодня газеты принес мне молоденький Мариус. Я смотрел на него с ужасом. (Свежее лицо, чистые глаза, молодость... И это чудесное безразличие к своему здоровью!) Мне хотелось бы видеть только стариков, только больных. Понимаю теперь, почему приговоренный к смерти бросается на своего тюремщика и душит его: ему непереносим вид свободного, здорового человека...

Механизм приходит в расстройство все быстрее, быстрее. Неужели и мысль также?.. Если я этого не замечаю, то это уже само по себе признак распада.