Сергей Кравченко: ТАЙНЫЙ СОВЕТНИК

Главной целью опроса Филимонов считал данные на князя Курлятьева — других членов Адашевской партии под рукой не было. Самого князя Ермилыч раскрутить не надеялся. Высокий, гордый мужчина строгой наружности вряд ли поддастся моральному давлению. А физически пытать князей без полной уверенности и приказа царя не полагалось.

Основными в листе, таким образом, были вопросы о подозрительных высказываниях князя Дмитрия, слухи и сплетни вокруг его терема. Ермилыч замаскировал курлятьевскую тему всякой ерундой — «Не слыхать ли чего о колдовстве?» да «Не было ли во дворце весной и летом чужих людей?» и приступил к «обыску».

По Курлятьеву ничего определенного не получалось. Двое ушлых слуг, почуявших куда ветер дует, сказали было, что точно ничего не знают, но вообще князь Дмитрий им никогда не нравился. Филимонов с полным правом отдал их Егору. Кнут взвизгнул по разу. Холопы, ошалевшие от непонимания, завопили, что готовы за князя Дмитрия в огонь и в воду!

Отправили уродов в яму.

Шли третьи сутки «обыска» — и все напрасно. Филимонов заметно приуныл, без видимого интереса рассматривал бледные лица свидетелей, лениво спрашивал, не очень внимательно слушал. Одним из последних пригласили Мирона — комнатного слугу ключника Петрова. Его, как и других дворцовых, взаперти не держали, — Анисим сам его привел и настойчиво просил не слишком прижимать. Ручался за парня. Мирон производил впечатление простецкое. Отвечал бойко, открыто, старался добавить больше подробностей, и Филимонову приходилось его прерывать. На вопрос, не видал ли во дворце чужих, Мирон сказал, что чужих дальше крыльца не пускают, а народу и своего предостаточно толчется, — всех не перечесть.

Филимонов отпустил слугу, но последние слова задели его. Тут подвернулся Смирной.

— Слышь, Федор, ты коней царю посчитал?

— Нет, он больше не спрашивает.

— А людей?

— Тоже не беспокоит. Ты думаешь, я наврал про 150 тысяч? Могу доказать. Ошибаюсь тысяч на пять в ту или другую сторону. В Москве четыре города, пятнадцать слобод, сто шестьдесят околотков ...

— Да нет, я о другом. Москву ты посчитал, а Кремль в нее входит? Ты его отдельно считал или как?

— Кремль значения не имеет, тут и тысячи народу нет.

— «Кремль значения не имеет», — так и запишем! — улыбнулся Ермилыч.

— А, правда, Федя, сколько тут людей? Московское число Кремль не очень повышает, а число подозреваемых? Как узнать?

— Это Прошку надо спросить. У них в Приказе списки есть. Должны быть.

Господина Заливного испугали ночным вызовом в «обыск». Он спросонья подумал, что и его по листу начнут спрашивать. Смирной именно и спросил:

— Господин подьячий, что можешь сообщить о числе слуг, поваров и прочих людей в Кремлевском дворце, внутренних монастырях, постоянной страже?

Прошка опал на лавку. Дали ему квасу. Толкнули в бок. Ожил.

Поставили вопрос по-человечески, и оказалось, что списков нет. Обычное дело. Одних нанимают с порукой, других бояре притаскивают из вотчин. Разный народ шатается. Но пересчитать можно. Уже не жарко. Вспотеть не страшно.

Списки людей составляли почти неделю. Опрашивали дворцовых: от дворецкого и ключников — до сторожей и богомолок.

Потом Федор засел за невиданное, скорее всего — опасное, греховное «письмо». Но чего не сделаешь ради службы? Русское самопожертвование во имя начальства включает не только жертву тела, но и жертву души.

«Письмо» состояло из множества тонких линий, начерченных одна под другой. Над каждой линией было написано имя. По краям — буквенные обозначения дат.

— Что это? — с любопытством и страхом спросил Прошка.

— Называется «табула графика». Таблица эта показывает, когда люди появлялись во дворце, когда исчезали.

— А кто не исчез?

— Эти помечены общим числом. Вот — сто тридцать восемь. Они тут с прошлого лета неизменно находились. И сейчас есть.

— А это кто? — Прохор ткнул пальцем в верхнюю полоску графика. — Тянется с самого начала, кончается вот тут?

— Это царица. Она весь год была. До 7 августа. Понял?

— Понял, — соврал Прошка, — а ты чего еще понял?

— А вот смотри! — Смирной удивлялся собственному произведению, — конец июня. Линия Сильвестра прерывается. За ней кончается только одна линия — царицы Настасьи.

— Ну, и что?

— А теперь смотри сюда. Вот май. Адашев уехал в войско. Его линии тут нет, он не дворцовый. Но сразу обрываются три линии. Первая — конюх Макар...

— Правильно, он Адашевских коней в нашей конюшне холил. Уехал с хозяином.