Николай Задорнов - Первое открытие [К океану]

Петр Васильевич был мокр с ног до головы. Даже фуражка его обвисла, как блин, а лицо побагровело.

— Устье Амура нашли, Геннадий Иванович!

— Ну, слава богу! Я так и знал.

Офицеры обнялись и поцеловались.

Лейтенант, переводя дух, молча показал на дальние сопки. Они грозно стояли по материковому берегу над морем.

— Матросы измучились совершенно.

— Люди пусть идут отдыхать на сутки, — приказал капитан.

— Огромная река, Геннадий Иванович, — стал рассказывать Петр Васильевич.

Он спустился в каюту капитана. Все офицеры собрались там.

— Я вошел в бухту и увидел течение… Матросы стали сами не свои. Подул попутный, и мы быстро пошли против течения. Как только миновали лабиринт мелей и лайд и вошли в устье — сразу попали как в другой мир… Гиляки живут повсюду, на реке идет лов рыбы. На берегу всюду юрты, видны лодки, ездят и ходят люди, сушатся рыболовные снасти, собак много…

— Как же встретили вас?

— Встретили нас приветливо и с огромным любопытством. Ничего похожего на подозрение или враждебность! Сначала побаивались, но не убегали. В одной из деревень мы видели человека явно русского, но он не признается, что знает по-русски. Гиляки обступили нашу шлюпку. Она казалась для них необычайной диковиной, и это навело меня на мысль, что если гиляки так удивлялись виду пашей шлюпки и парусов, то это означает, что никогда к ним никто не проникал.

— Ты прав! Тысячу раз! Потому и встретили тебя так приветливо, что иностранцы к ним никогда не приходили!

Казакевич ушел к себе и переоделся. В капитанскую каюту ему подали вино и горячий обед. Разговор продолжался.

— Амур никем не занят, никаких городов, постов, крепостей. Не принадлежит никакому государству.

— Подлец Нессельроде! — воскликнул капитан. — А у меня вести нехорошие. Прибыл Грот, — сказал капитан. — По его утверждению, к югу пролива нет.

— Под правым берегом, как объясняют гиляки, есть второй фарватер у реки.

— Я ждал вас. Теперь я сам пойду на промер пролива.

— Кто же пойдет с вами?

— Я хочу взять трех офицеров, в том числе Грота, Если окажется, что он ошибся, то пусть убедится в этом. И пусть будут свидетели. Мало ли что еще может произойти и какие обвинения предъявят мне. Потом, бог знает, могут и среди нас в Петербурге начаться разногласия. Мы же не знаем еще…

Невельской показал карту, вычерченную мичманом.

— Я ему все объяснил. Но он, кажется, выбился из сил… Шел вдоль Сахалина, а не Татарским берегом. Люди его очень устали.

Казакевич заметил, что стоило заговорить о южном проливе, как настроение Геннадия Ивановича менялось. А так радовался открытию!

— Когда мичман Грот ушел, я думал, нельзя надеяться, что пролив будет найден легко.

«Все равно, если от него потребуют, чтобы сказал, что нет пролива, то и докажет, что нет!» — подумал Казакевич.

— Кроме нашего покровителя Муравьева в Иркутске, еще существует Третье отделение! Дубельт! И Нессельроде! Подлец! И Синявин подлец такой же, начальствует азиатским департаментом, а не знает сам ничего! Как я ждал вас, Петр Васильевич! Вы бы знали, как я ругался!

— Возьмите с собой людей на три вахты.

— Беру трех офицеров, чтобы круглосуточно несли вахту. Будем как на корабле. Оборудую шлюпку и баркас, чтобы под тентом спать днем и отсыпаться. Все настороже. И трое офицеров — свидетели. Доктор Берг. Как можно больше офицеров… «И вы, мундиры голубые, и ты, им преданный народ…» [186] Из стихотворения М. Ю. Лермонтова «Прощай, немытая Россия…» (1841). И мы — преданные офицеры… Даже здесь… Помнить… Но, чуть что, я подыму его высочество, я устрою им баню, подлецам… Я до самого царя дойду… Я…

И он схватился за пуговицу.

— Успокойтесь, Геннадий Иванович.

— Я и так уже спокоен. Все слава богу. Это отзвук. Далекий отзвук. Выйду сейчас на ют, посмотрю на горы, на закат, на море, на компас… И подумаю: какая это все мелочь, дробь, что нас беспокоит, по сравнению с тем великим, ради чего не жаль себя, жизни…

В кают-компании офицеры, загоревшие, в старых мундирах со ссевшимися от бесконечных купаний рукавами, с жадностью слушали и Казакевича и капитана и сами засыпали их вопросами.

Как и обычно у Невельского, опять все участвовали в обсуждении и решали сообща, что делать дальше. Каждый высказывал свое мнение. Разрешалось спорить с капитаном и доказывать свое.

Казакевич показывал карты, куда начерно, недорисованным изгибом, нанесено было устье Амура с мысом Тебах, с крутым скалистым берегом и гиляцкими деревушками у его подножия и цифрами промера кое-где на широкой площади лимана.