Аркадий Адамов - Василий Пятов

Он еще раз, теперь уже вслух перечитал письмо. Минуту все трое молчали. Затем Першаков глубоко вздохнул и задумчиво произнес:

— Спасибо тебе за заботу, Василий Степанович. Однакож главное — это, конечно, новый стан. Что говорить, потрудились немало. Но большая должна выйти от него польза российскому флоту. Понимать это надо…

Слушая старого мастера, Пятов еще раз подивился душевному благородству этого простого, сурового на вид человека. Ведь оба они понимали, как, в сущности, мало значила в тяжкой, бесправной, полной лишений жизни заводских людей эта хозяйская подачка.

На следующий день, как только Пятов пришел на завод, к нему подбежал встревоженный писарь.

— Пожалуйте скорее в контору, господин управляющий. Вас ждет господин исправник: на Клименковском заводе волнение. Солдат туда отправили, — шёпотом сообщил он.

— Что там произошло?

— Не могу знать, господин управляющий. Говорят, всюду теперь неспокойно. Вот только нас еще бог миловал.

О том, что всюду неспокойно, Василий Степанович знал и сам. Заводской люд стонал от голода, от непомерных штрафов и вычетов, от самоуправства властей. Так было и на подсобном Клименковском заводе. И Василий Степанович ощущал свое полное бессилие изменить что- либо. Не хватало только капли, чтобы всеобщее негодование вырвалось на поверхность. И вот это случилось.

Когда Пятов спустя несколько минут вышел вместе с исправником из конторы, чтобы ехать в Клименки, он увидел, что от ворот завода к нему бежит Варя.

— Василий Степанович… Вася, — покраснев, поправилась она. Голос девушки прерывался от быстрого бега. — Ты на Клименковский едешь? Ради Христа, будь осторожен. Я от тетки знаю — из-за плиса и принца иноземного все произошло. Козлову нипочем не верь. Заставил он заводских этот плис покупать, силком заставил.

— Какой плис? Какой еще принц? Ничего не понимаю, — сказал Пятов, с нежностью проводя рукой по ее выбившимся из-под косынки волосам. — Да успокойся, Варенька, успокойся. Никого в обиду зря не дам. А дня через два вернусь. Ну, а еще через месяц… помнишь наш уговор? — понизив голос, добавил он, с улыбкой взглянув в зардевшееся лицо девушки.

Первое, что бросилось в глаза Пятову, когда они подъезжали к Клименковскому заводу, была большая триумфальная арка, увитая зеленью с надписью: «Добро пожаловать». Арка валялась на дороге при въезде в поселок. Пятов с изумлением поглядел на сидевшего рядом исправника, но тот в ответ только пожал плечами.

В поселке чувствовалась какая-то враждебная настороженность и тревога. На большой площади перед конторой горел костер, вокруг него толпились, опираясь на ружья, солдаты. Невдалеке стояла лавка. Двери и окна ее были выбиты, бревна стен обуглились, и на фоне начинавшего темнеть неба четко выделялись голые стропила крыши. Поваленные плетни и разбитые ворота домишек, окружавших площадь, красноречиво свидетельствовали о бурных событиях, которые здесь недавно произошли.

Коляска остановилась у конторы. Пятов быстро поднялся на крыльцо и толкнул дверь. В первой комнате, за длинным барьером, где обычно сидели писцы, сейчас находились под охраной солдат несколько рабочих. Руки их были скручены за спиной, рубахи разорваны, у многих на лице и теле виднелись ссадины и кровоподтеки. Рабочие хмуро, исподлобья следили, как Пятов и исправник прошли вдоль барьера и скрылись в соседней комнате.

Там в это время за большим столом сидел управляющий заводом Петр Козлов, брат бывшего главного управляющего Холуницкими заводами Ефима Козлова. Это был человек грузный, с обрюзгшим рябым лицом, в расстегнутой красной косоворотке. У стены на скамейках разместились молоденький поручик и огромного роста бородатый фельдфебель. Тут же находились старший писарь, надзиратели, лавочник и два чиновника из губернии. Все о чем-то оживленно спорили.

При появлении Пятова воцарилась тишина. Козлов встал. Василий Степанович не спеша подошел к столу, и Козлов невольно отодвинулся, уступая ему свое место. Пятов снял с головы шляпу, пригладил волосы и спокойно сказал:

— Здравствуйте, господа. Прошу рассказать, что здесь произошло. Расскажи ты, Петр Захарович.

Он сел, а Козлов неуверенно начал говорить хриплым, густым басом, поминутно оглядываясь на стоявших вокруг людей, как бы ища подтверждения своим словам:

— Да происшествие, Василий Степанович, не великой важности. Но такой разброд в умах у заводских людишек замечается и столько обнаружилось подстрекателей, что получился форменный бунт против власти. Дело-то, видишь ли, началось вот с чего. У Савелья Прокопьевича, лавочника нашего, скопилось в лавке плиса тысяч на шестьдесят. Не брал его, значит, народ-то. А тут кто-то слух пустил, что, значит, прибудет к нам в скорости на завод губернатор и с ним принц иноземный. И будто бы приказал губернатор заводским нашим встречать этого самого принца не иначе как в плисовых штанах и поддевке, а бабам фартуки из плиса пошить. Ну, народ, значит, и расхватал в два дня весь плис, а принц-то и не приехал. Тогда людишки пошли просить, чтобы обратно этот плис в лавку взяли. Ну, а куда ж его теперь возьмешь, ежели это уже штаны да поддевки? С того, значит, и бунт начался. Разные такие крики пошли, что, мол, обман и прочее. А кто же их обманывал, дураков?