Баграт Шинкуба - Последний из ушедших

Не знаю, мой дорогой Шарах, как сложилась бы судьба народа убыхов, если бы не эта Крымская война. Когда во время войны русская армия отступила с абхазского и с нашего побережья, великий визирь Омар-паша высадился с войсками в Сухуми. В наших селениях появились муллы, пришедшие через горы из Дагестана и приплывшие вместе с турками, и все они в один голос говорили, что русские разбиты и больше никогда не покажутся в наших местах.

— А мы пришли к вам навсегда, — говорили они, — чтобы водрузить на вершинах ваших гор священное знамя великого султана, наместника аллаха на земле.

Вот тогда-то и качнулся наш Хаджи Керантух от царя к султану, сорвал с черкески погоны и перестал брать серебряные рубли.

В войне царя с султаном владетельный князь Абхазии Хамутбей Чачба остался, как и был, на стороне царя, а наш Хаджи Керантух стал на сторону султана. В это время он и сделался нашим предводителем и уже не качнулся обратно, когда турки вскоре после этого стали сажать своих солдат на корабли, один за другим отплывавшие обратно в Турцию.

Генералы царя начали возвращаться и одно за другим занимать оставленные ими укрепления. И тут Хаджи Керантух проявил твердость и храбрость, которых многие из нас от него не ожидали: турки ушли, а он продолжал воевать с генералами царя. Военные пароходы царя высаживали солдат то около Туапсе, то около Адлера, то в устье реки Сочи. Они не спешили наступать в глубь страны убыхов, только строили или восстанавливали свои крепости там, где высаживались, но все хорошо понимали, что они на этом не остановятся. Хорошо понимал это и наш предводитель Хаджи Керантух. Он всюду, где мог, мешал высаживаться на берег солдатам царя и спешил нападать на их укрепления, пока они еще не были достроены.

Мы гордились собственной стойкостью, но, по правде говоря, дорогой Шарах, наш народ к тому времени был уже изнурен войной. Все чаще из-за нее люди не успевали встречаться даже на похоронах и свадьбах, не успевали мотыжить посеянное и не успевали собирать урожаи кукурузы, которую успели промотыжить.

Боже мой, сколько же времени прошло с тех пор и сколько раз с тех пор все менялось в этом непостоянном мире!

Жизнь часто сравнивают с морем, и это правильное сравнение. Потому что, как в жизни, его безжалостные волны иногда сокрушают и хоронят на своем пути все живое, а иногда, словно удовлетворись первой легкой добычей, быстро отступают назад. Но там, где они прокатились туда и обратно, жизнь все равно исчезает, как остатки воды, высыхающие среди раскаленных песков.

Я всегда вспоминаю это, когда думаю о том, что случилось с нами, убыхами, и дай бог, если я сумею рассказать тебе все по порядку — одно за другим.

Вдруг по нашим селениям пронеслась хорошая весть: русские хотят заключить мир и через неделю на берегу Мзымты, там, где туда и обратно ходит паром, присланный царем генерал встретится с нашим вождем, Хаджи Керантухом. А посредником на этих переговорах будет воспитанник убыхов, владетельный князь Абхазии Хамутбей Чачба.

У Хаджи Керантуха бывали раздоры с другими влиятельными людьми из других дворянских родов, но после того как он доказал свою храбрость в боях, народ убыхов относился к нему с доверием. Если ты хочешь знать, каким он был тогда, я могу рассказать тебе это: он был уже не молод, но у него еще не было седых волос, он был среднего роста и крепкого сложения, двигался быстро, как огонь, голос у него был сильный, громкий, а взгляд тяжелый и властный. Он любил подолгу смотреть на человека, пока тот не отведет или не опустит глаза.

Как и многие молодые убыхи, я был опьянен славой и храбростью Хаджи Керантуха. Я так любил его, что всегда был готов преградить своим телом дорогу каждой пущенной в него пуле, и не по моей вине, а лишь по случайности мне ни разу не пришлось этого сделать за те три года, пока я был одним из его телохранителей Три года я был рядом с ним и старался подражать ему во всем: и в том, как он закидывал за пояс полы бешмета, и в том, как он ездил верхом, опустив руку с нагайкой, чуть-чуть свесясь в седле на левый бок.

Сейчас, когда долгие годы умудрили меня опытом жизни, я, вспоминая, что думал и что делал и тогда и потом Хаджи Керантух, вижу, что он был слишком необузданным, слишком недальновидным человеком. Но в те годы моя молодость и моя неопытность ничего этого не замечали.

Ох, эта молодость! Наверное, самое дорогое в ней то, что она не знает усталости и не умеет оглядываться назад.