Лидия Чарская - Газават

И приноравливается забросить веревку за новый гребень.

Одиночный выстрел нежданно раздается над их головами.

За ним другой, третий.

— Пропало наше дело! — прошептал какой-то солдатик и истово перекрестился широким крестом.

— Врешь, не пропало, — с каким-то бешеным ожесточением произнес другой голос. — Мы, гляди, робя, у цели… Вон и караулка Шамилева на ладони… Так оно и есть.

Миша поднял голову. Что такое? Неужели они под мраком ночи доползли до самой башни, где Шамиль утвердил первую защиту Гуниба!

Действительно, на той террасе стоит караулка… При окончательно водворившемся над горами рассвете можно уже ясно разглядеть башню, из амбразур которой торчат стволы мюридовых винтовок.

— Ну, братцы, не робей. Шашки наголо! С нами Бог! — слышится звучный голос капитана Скворцова. — Не дадим перестрелять себя в одиночку. Ура!

— Ура! — эхом подхватили неустрашимые солдатики и бегом кинулись к башне. Немного их кинулось, человек десять во главе с юнкерами Териевым и Сресу-ли, поднявшимися первыми на Гуниб. Остальные еще карабкаются на террасу. Еще работают руками и крючьями. Но их некогда ждать.

— Ура! — кричит вместе с остальными не своим голосом Миша и несется с обнаженной шашкой прямо ко входу башни.

Оттуда грянул залп. Кто-то из бегущих тяжело рухнул с утеса прямо в бездну, кто-то с тихим стоном бесшумно опустился на землю. Некогда смотреть, некогда жалеть.

Из караулки выбежало человек двадцать мюридов, шашки наголо, кинжалы в зубах.

— Ля-иллях-иль-Алла! — завопили они и с остервенением кинулись на русских.

— С нами Бог! — еще раз мощным призывом прогремел голос Скворцова, и разом завязалась жаркая схватка.

Миша очутился в самом центре сражающихся. Вся мысль молодого офицера сводилась к одному: как можно больше уничтожить врагов, как можно скорее проложить путь к Гунибу.

Но русских было вдвое меньше, нежели мюридов. Команда еще не успела взобраться на уступ, и число штурмующих обогатилось лишь двумя-тремя подоспевшими солдатиками.

Зарубин смутно понимал одно: надо было драться с удвоенной силой, потому что одному приходилось биться против двоих. А между тем они значительно ослабли, эти силы, от долгого же карабканья на горы дрожала рука, нанося неверные удары.

Быстро тает число нападающих. Миша не может не заметить этого. Несколько человек из его спутников уже лежат на земле, кто с раздробленным черепом, кто с прорванной шашкой грудью… А из караулки бегут новые мюриды…

— Алла! Алла! — вопят они.

О, как невозможно резок и противен ему этот крик! Он напоминает ему отвратительное время его плена, те ужасные мгновения, когда он бежал, преследуемый Гассаном, по поляне к крепостным воротам.

— Помоги, Господи! — шепчут пересохшие губы Миши, и он, собрав последние усилия, поднимает шашку. Перед ним высокий, сухой горец с горящим взором и черной бородою. Красная чалма обвивает его голову. Зарубин быстро поднял на него глаза, и вдруг невольный крик вырвался из груди молодого офицера.

Он узнал красную чалму и хорошо знакомое лицо мюрида.

Гассан-бек-Джанаида был снова перед ним.

Вмиг усталость как-то разом исчезла из его существа. Безумная, острая ненависть охватила его при виде своего мучителя. Жгучей враждой запылало сердце.

— Наконец-то я встретил тебя, разбойник! — крикнул он охрипшим голосом, совершенно не заботясь о том, понимает ли его мюрид.

Но тот, очевидно, понял, потому что его глаза ярко блеснули, непримиримой враждой исказилось сухое лицо. Он также с первого взгляда узнал своего бывшего пленника и врага.

— Будь ты проклят! — вскричал он дико и с обнаженным кинжалом кинулся на Мишу.

Но тот был наготове встретить нападение. Он поднял саблю и предупредил ею удар Гассана. Оружия их скрестились теперь. Глаза врагов пожирали взорами друг друга.

Вот снова взмахнул своим кинжалом Гассан, и алая струя крови брызнула из руки Миши. Но Зарубин даже и не заметил раны; все его существо было наполнено одним порывом, одною целью: уничтожить во что бы то ни стало своего злейшего врага. Он поднял шашку и готовился нанести удар прямо в сердце мюрида, но в эту минуту Гассан ловким движением вышиб из его рук оружие и сильным толчком бросил своего противника на землю…

В одну минуту он был уже на груди Зарубина и, придавливая его к земле, хрипел глухим, срывающимся голосом:

— Урус!.. Гяур!.. Собака!.. Будешь помнить канлы Гассана… Умри… собака… гяур!